На берегу Красного моря

Такъ говорилъ Ахмедъ и поникъ головою, какъ бы задумавшись надъ участью погибшей красавицы; Рашидъ и Юза, — вс, живо находившіеся подъ прекраснымъ разсказомъ Ахмеда, не могли сказать ни слова. Вдругъ Рашидъ, указывая пальцемъ на вершину горы Жемчужной Красавицы, прервалъ наше молчаніе, съ ужасомъ произнося:

— Эффенди не видитъ разв, что Жемчужная Красавица пришла смотрть внизъ на море и искать Мусу? Вотъ она нагибаетъ голову, тихо качается и поднимается все выше и выше. Смотри, эффенди…

Я смотрлъ и безъ того уже, насколько могъ внимательно, на бловатую тнь въ вид легкаго облачка, качавшуюся въ ущельяхъ поэтической горы. Вс мои спутники были въ ужас. Темнота, уже наступившая, пока мы разговаривали за ужиномъ и за кружками «джаю» и легкій лунный свтъ, прорывавшійся сквозь дымку легкихъ облаковъ, а главное, поэтическое настроеніе дйствительно позволяло принять столбъ ночныхъ испаренія за воздушный образъ незримой Жемчужной Красавицы. Я не хотлъ разрушать поэтическое настроеніе моихъ спутниковъ дйствительностью, да это было бы и напрасно, потому что посл разсказа Ахмеда никто не поврилъ бы моимъ словамъ, что дивный образъ воздушной красавицы не что иное, какъ столбъ испареній отъ какого-нибудь невдомаго источника… Долго мы еще сидли молча, какъ бы боясь нарушить всеобщую тишину, царившую и на мор, и на суш въ пустын. Рябившаяся поверхность Краснаго моря блистала теперь другимъ сіяніемъ, фосфорически-зеленоватымъ; то не былъ ослпительный блескъ отражающей солнечный свтъ поверхности, то было мягкое, ласкающее глазъ сіяніе, съ которымъ такъ гармонировала и насквозь пронизанная луннымъ свтомъ атмосфера и, причудливыми формами врзывавшаяся въ синеву неба, зубчатая линія Акабинскихъ альпъ, черныя подножія которыхъ замыкали блистающую, какъ расплавленное серебро, поверхность едва колышущагося моря. Было уже довольно поздно, когда мы заснули, зарывшись на половину въ прибрежномъ сыроватомъ песк.

IV