На берегу незамерзающего Понта

— Так вам не нужно, — небрежно махнул он рукой. — Выдыхайте.

— В смысле? — спросила Зорина, чувствуя, что именно выдохнуть она и не может.

— Удовлетворительную оценку я вам по усилиям за семестр и так нарисую, а на концерте позориться не дам с вашим недо-Рахманиновым.

— Но Аристарх Вениаминович!

— Уже седьмой десяток Аристарх Вениаминович, — садистски радостно кивнул он.

— Но почему? Я же готовилась.

— Это я вас готовил. А вы витали в облаках! Как с каникул вернулись, так у вас глаза счастливые, как у… как у пациентки первой психиатрической!

Сдерживая слезы, Полина опустила голову. За все время учебы Фастовский впервые не допустил ее к участию в концерте. И это было ужасно. И спорить же бесполезно! Она набрала в грудь как можно больше воздуха, негромко попрощалась и вышла, плотно притворив за собой дверь.

Теперь Зорина не летела по коридорам, к ногам будто гири подвесили, и она медленно брела вдоль стен, спускалась по лестнице, выходила из здания. Тепло больше не радовало. На улице оказалось шумно и пыльно. Противненько зудело Лёлькино замечание про «будни». И весь день сейчас казался едва ли не самым отвратительным в ее жизни. Она дотопала до остановки, но передумала и потопала дальше, уныло глядя себе под ноги. И совершенно не понимала, что же ей делать. Фастовский словно подталкивал ее к выбору. Для нее же выбора быть не могло. Она не могла без музыки, и она не могла без Ивана. Вздыхая, она шагала по улицам, когда ощутила под рукой в кармане вибрацию телефона.

Мирош. Будто почувствовал. У нее жизнь под откос, а он очнулся. Перезванивает.

И начал с места в карьер — с трех «П»:

— Привет! Прости! Придурок!

— При-вет, — в ритме собственных шагов ответила Полина.

— У нас с Таранич встреча была. Я замотался.

— Как прошло?

— Жить будем. Правда, судя по всему, ближайшие два месяца — на колесах. А ты где? Чего голос такой?

Полька равнодушно поводила глазами по сторонам, осознавая, куда довели ее ноги.

— А меня Аристарх к концерту не допустил, — сказала она наконец. Совсем бесцветно.

— Как это?

— Обыкновенно. Сказал, чтобы я не позорилась. Или его не позорила, наверное.

В трубке повисло молчание. А потом снова зазвучал Мирошев голос — теперь не виноватый, а обеспокоенный:

— Бред. Так где ты? Заберу давай?

— Я и-ду до-мой, — снова «прошагала» Полька, отвлекаясь таким образом от того, чтобы не разреветься в голос.

— Зорина, соберись! Где идешь? Тебе далеко?

— Недалеко. Сейчас до остановки дойду — и приеду.

— Поль, — совсем растерянно раздалось в ответ. Эхом всем ее горестям.

— Ты сам где? — вздохнула она, неожиданно почувствовав себя жирафом, до которого, наконец, дошло еще одно откровение: Иван уедет, а она останется. Останется на растерзание Фастовскому и будет отрабатывать свои средние баллы.

— Дома.

— Хорошо. Я скоро приеду, правда.

— Не ревешь?

— Не-а…

— Я тебя жду. С чаем. Или кофе?

— А плюшки?

— Плюшки для Плюшки, — передразнил ее Мирош и, повторив: — Я тебя жду, — отключился.

Окинул придирчивым взглядом результат своей бурной деятельности на протяжении едва ли не целого дня и негромко выругался. «Мне до тебя — близко», — гласила надпись на одной из дощечек самодельной елки, похожей на указатели. Коряво, но умнее он не придумал.

Для него день был едва ли менее странным.

Если быть совсем честным — то странным было и утро. Он проснулся, взглянул на часы, показывавшие неприличную рань, потом услышал, как его спины касается теплое и спокойное дыхание его персональной Зориной. И подумал, что конец ноября — время самое подходящее, хотя он и планировал дотянуть хотя бы до католического Рождества. Но когда принимаются решения — тянуть незачем. Тем более что его скорый отъезд — штука почти решенная.

Вдох. Ты в другой реальности. В реальности — где все по-настоящему, где проживаешь жизнь до самой последней капли себя. Где не имеет значения кто ты для всех, но важно — кто ты для единственного человека. Выдох.

Потом Иван возился на кухне — курил, в очередной раз бросал взгляд на экран телефона, отсчитывавший время. А когда уходил из квартиры, на прощанье поцеловал Полькино плечо, с которого сползла лямка топа. Полина не проснулась. Его это более чем устраивало.

Встреча с Рыбой-молотом, окончившаяся конкретными результатами в виде списка дат и городов, куда им придется ездить в ближайшее время. Песни на радио ставили с завидной регулярностью. На музыкальных телеканалах запустили клип на «Девочку». Тарас постепенно обживался в группе и учил свои партии.

Обязательный звонок отцу с отчетом о своей новой жизни. Дмитрий Иванович делал вид, что находит на общение время. И очередной вынос мозга на тему «А с универом что?» в то время, как у Ивана не было времени на универ. У него даже на себя времени не было сейчас. «Переведусь потом на заочный», — напустил он туману, но они оба с родителем понимали, что это всего лишь отмазка, которая проканает только на сегодня.

Намотанный километраж в пределах города по строительным базам. Потом — по магазинам, пестрившим яркими витринами, уже украшенными к новогодним праздникам.

И, наконец, шесть часов возни в Полиной квартире.