На берегу незамерзающего Понта

— Любая простуда заканчивается через семь дней, — весело возразил Дима, чем внес совершенный сумбур в ее чувства — никогда в жизни ей не хотелось так сильно улыбнуться в ответ незнакомому человеку. А ведь она даже не знала, улыбается ли он — видела только глаза в зеркале. И понимала, что чуточку сдвинуться на середину сидения, чтобы видеть хоть ухо, — слишком заметный жест.

— Извините, — снова пискнула Таня. Сидеть незаметной мышкой сейчас ей было бы куда проще.

Впрочем, сидеть мышкой оставалось недолго. Уже скоро они въехали во двор старого дома где-то в Приморском районе, и машина остановилась у подъезда. Как и в прошлый раз, Дима выскочил из машины, помог выйти Лидии Петровне, а затем, распахнув заднюю дверцу, протянул руку Тане. Ее ладошка, маленькая, почти детская, легла в его ладонь. И она с удивлением смотрела на эту странную картину, несколько мгновений, пока не сморгнула наваждение.

А потом снова очутилась в мутном, сером, вязком тумане, из которого невозможно выбраться без потерь.

— Спасибо, — пробормотала она, оказавшись стоящей возле Димы. Видимо, сегодня всех слов у нее — «здравствуйте», «извините» да «спасибо». А скоро останется еще одно, последнее — «до свидания». И отчего-то при мысли об этом что-то сжалось внутри.

Тем временем Горовая сделала пару шагов и обернулась.

— Мы, собственно, недолго. Дима, может, отвезешь потом Таню домой? Иначе ее простуда грозит превратиться в настоящую болезнь.

— Не надо! — тут же запротестовала Зорина — громко, шумно, прорезавшимся голосом. — Я сама! Лидия Петровна, это неудобно, у вас остановка рядом, я сама доеду!

— Через пять минут снова польет, как из ведра, — сообщил Дима, задрав голову вверх. — Где вы живете, Таня Зорина?

— Нигде! — выпалила она и тут же прикусила себе язык. — В смысле — везти меня никуда не надо. Ну Лидия Петровна! — она посмотрела на Горовую. И отчаянно чихнула, едва успев прикрыть рот.

— Прекращайте истерику, Зорина! — проговорила Лидия Петровна профессорским тоном. — Марш ко мне за книгой, а потом домой, чай с малиной и горчичники на ноги. Вам все ясно?

— Да, Лидия Петровна, — обреченно кивнула Таня.

И поплелась следом за преподавательницей в подъезд, за книгой. Она ведь за книгой сюда приехала, хотя почти уже ничего не помнила — зачем и для чего. Поднималась на крыльцо и понимала, что Дима в машину не сел — дверца не хлопнула. А значит, смотрит. И видит ее спину в темно-сером шерстяном пальто с меховым воротником, новом, ладно сидевшем по фигуре. Купленном в ноябре, когда тётка психанула, что она совсем на себя не тратится, а уж девушка, и лично поволокла ее по магазинам — одеваться. Может быть, она была права — Тане шел девятнадцатый год, но она все бегала в курточке, в которой ходила в школу.

Квартира, где Зорина теперь оказалась, с самого порога соответствовала и духам Горовой, и машине, на которой они только что ехали. Просторная, светлая, с высокими потолками и таким ремонтом, какой Таня видела только в кино. Сколько в ней комнат, судить не бралась — собственно, дальше прихожей и не сунулась. Остановилась как вкопанная, оглядываясь по сторонам и тут же ругая себя за излишнее любопытство.

Горовая вынесла ей обещанный фолиант — уже порядком затертый, но от этого, пожалуй, даже еще более ценный. Полистала страницы, удовлетворенно хмыкнула, когда нашла то, что было нужно, и, ткнув пальцем, победно зачитала вслух цитату.

Спустя еще пять минут Таня, груженная тяжеленной книжкой, которой, справедливости ради, и пришибить кого ненароком можно, вышла на улицу под начавший снова накрапывать дождь. И, посылая сигнал SOS в космос, потому что капли влаги на обложке были бы неуместны, рванула к машине.

Дернула ручку — и оказалась снова на заднем сидении.

— Так куда поедем? — спросил Дима, тут же обернувшись к ней и оказавшись почти нос к носу. Глаза в глаза. Вот тогда она их и разглядела впервые. Льдинки вокруг его зрачков. Те самые, что потом всю жизнь снились ей, впиваясь в душу.

— Четвертое общежитие знаете? — не разбирая собственного голоса, ответила Таня. И дело было отнюдь не в простуде. Тогда, в ту самую секунду, ей открылось новое знание: просто это случилось.

* * *

Утро было сырым и теплым. Таким же, несмотря на неумолимо приближающийся Новый год, обещал быть и день — сырым и теплым.

Шагая по Приморскому бульвару в медленно рассеивающемся тумане, Дмитрий Иванович Мирошниченко чувствовал себя растерянным, в чем, конечно же, никогда и никому бы не признался. Что-то тревожило неясными воспоминаниями.

Вчера звонил Иван. Радостно рассказывал о своих концертных разъездах, деловито поинтересовался Лоркой и заговорщицким тоном поведал о важных новостях, о которых «не по телефону». Но вечером так и не появился. Дмитрий Иванович только посмеивался, поглядывая на часы, и с каждым движением короткой стрелки понимал все более ясно, что сегодня сын уже не появится.