На берегу Тьмы

По дороге в библиотеку Катерина думала о Саше, мысленно разговаривала с ним: «Саша, Сашенька. Сыночек мой. Женился, а не посоветовался. Ох, беда моя! Конечно, раз уж ты любишь Паню, так и я постараюсь. Все ради тебя сделаю. Но неспокойно сердце мое. Разные вы с ней. Ты светишься, мечтаешь. Помогать людям хочешь. А Паня? Ты спросил ее, о чем мечтает? Нет. Так и не ответила бы она тебе. Кто-то скажет, что лишнее это – мечтать. Но я думаю иначе. Не может человек одним животом жить. Пусть и время сейчас тяжелое. На то он и человек, а не скотина. Пока молодые да любовь у вас… Но дальше-то как? Жена нужна советчица, поддержка тебе. Не на то жена нужна, чтобы тебе щи варила и стирала. Саша, Саша… Подождал бы, повстречался, посмотрел. Боюсь я за тебя, сынок. Ох как боюсь».

Библиотеку соорудили в бывшем барском парке, на том месте, где когда-то в прохладной тени красовалась беседка Николая. Флигель управляющего и баню до бревнышка, до камешка разобрали сразу после революции – как и не было их. Парк, когда-то задуманный на манер Версаля, давно зарос, цветники стояли запущенными – некому было ухаживать за ними. В усадьбе вместо коммуны устроили теперь берновскую школу, но Катерина старалась не бывать там: слишком много печальных воспоминаний.

Пока никто не пришел, она принялась читать «Работницу», но никак не могла сосредоточиться. Как все изменилось! Какими взрослыми стали дети! А ведь она все еще чувствовала себя молодой и даже привлекательной. Замечала, как на нее смотрят мужчины. В районе, где она бывала по работе, ей часто делали комплименты, приглашали куда-то, но она неизменно отказывалась. Начинать новую жизнь? Поздно уже. Да и не будет уже никого, кто бы мог хоть как-то сравниться с Николаем.

Где-то просигналил автомобиль – и вот появился Розенберг, растрепанный, воодушевленный, благоухающий «Тройным» одеколоном:

– Только что с полей. Сев закончили. Кое-где уже всходы появились. Знаете, я городской, никогда сельским хозяйством не интересовался. А ведь как любопытно! Колхозы соревнуются, звенья, такой подъем!

– Пишется статья ваша?

– Ох, и не знаю даже, – рассмеялся Розенберг. – Скрытный какой народ у вас, непростой!

– Да, правда. Но что же делать? Жизнь такая. Забрали многих.

– Да. Понимаю. Мне рассказали, что на днях попа из Старицы увезли и семью его. Скрывался в городе, а кто-то из бывшего прихода увидел, узнал.

– Да как же?

– Всякое бывает. Да и вы не идеализируйте. Религиозный глист. Как поп – так критикнуть боятся.

– Наш отец Ефрем хороший был, мудрый. Сейчас хоть и старый, в колхозе сторожем работает.

– А я знаю, слышал, что ваши хорошие и мудрые людей убивали. Старые суеверы.

– Не могу поверить. Не может быть!

– А вот слушайте. Много случаев было таких, когда, например, убивали сомнамбул, мнимо умерших: думали, умер человек, принесли отпевать – а он очнулся. Просто в летаргическом сне был.

– И что же?

– А сами попы и убивали, потому что верили – если отпустить, то весь причт умрет. Просто суеверие, понимаете? Так что…

– Вы скажите… – Катерина на мгновение замялась. – Может, вы знаете, куда писать по поводу заключенных?

– Каких именно?

– Вот наш бывший помещик, Николай Вольф. Его арестовали. Дворянин. Вернулся из Парижа по поддельным документам. В 1921 году. Увезли в Старицу, а дальше что – не знаю. Писала в Помполит Пешковой, в ВЧК, в ГПУ, в ОГПУ – но ответ один: нет родства. Может быть, теперь, когда НКВД, правила другие? Может, вы знаете, куда написать?

Розенберг задумался:

– А вам очень надо?

– Очень! Человек он хороший.

– Ну что же, я узнаю адрес, куда писать: в Тверь, наверное. А большего обещать не могу.

– Спасибо. Я вам очень благодарна. Очень. Если бы хотя бы узнать, что с ним.

– Хорошо. Статью допишу в Москве – должен уже сегодня уехать. Вызывают. Тут и пятьдесят лет со дня казни Александра Ульянова. Попросили написать… Я, собственно, к вам попрощаться пришел.

– Ну что же, прощайте.

– Катерина Федоровна, а что, если?..

– Что?

– Да нет, ничего. Прощайте! А адрес я узнаю и напишу вам.

Розенберг уехал, а на следующий день выпал снег. Шел весь день, начисто погубив всходы. Пришлось в срочном порядке пересевать. Об этом, конечно, нигде не написали. Зато скоро вышла статья Розенберга под прозорливым названием «Добьемся решающих сдвигов в льноводстве!».

В середине августа Розенберг, отложив все дела и выпросив отпуск, мчался в Берново. Секретарь райкома выслал за ним в Тверь машину, новенький служебный «ГАЗ-А», с водителем. Недавно арестовали ответственного редактора «Московского комсомольца» Бубекина: вызвали по громкоговорителю на стадионе «Динамо» – и все. Пропал. Розенбергу нужно было отсидеться, пропасть на время. К тому же работать стало тяжело – размяк, думая о Катерине. Даже торжественное открытие канала «Москва – Волга» не отвлекло его: еле смог выдавить из себя глупую статейку.

Возле Богатькова на обочине заглох грузовик. Водитель «ГАЗа» притормозил:

– Чего стоишь?

Пожилой усталый шофер полуторки с черными от мазута руками вытер пот с загорелого морщинистого лба: