На берегу Тьмы

Катерина смутилась. В день своей свадьбы она молчала, боялась сказать что-то не то, переживала, что недостойна будущего мужа. Сомневалась, сможет ли сделать его счастливым. Паня же оказалась совсем не такой. Она точно знала, чего хотела: быть женой Саши. Может, время теперь настало такое? Надо быть смелыми, настойчивыми в своих желаниях? Но чуть погодя, присмотревшись, Катерина подумала, что Паня, может быть, просто непосредственная, наивная девочка? И, возможно, ее напор происходил от открытости, оттого, что она сразу же доверилась Катерине и Александру, как родителям Саши, не допустив мысли, что они могут не принять ее?

Счастливый Саша походил на глупого щенка. Катерина еще никогда не видела его таким беззаботным и в то же время уязвимым. Он, улыбаясь и думая, что никто не замечает, нежно брал Паню за руку под столом, гладил ее полные колени. Саша гордился молодой женой, утопал в своем счастье, в мечтах, что скоро будет обладать ею. Они хорошо смотрелись вместе, статный Саша и яркая, пышущая здоровьем Паня. Подумав так, Катерина спросила:

– Где же ты учиться будешь? Школу закончила, а дальше что?

Паня улыбнулась:

– А дальше я буду Сашиной женой. Мне больше ничего и не нужно.

– Не всем же учеба нужна, – возразил Александр.

– Может, курсы медсестер? В Старице как раз осенью набор. Вот Вера, жена Петра Петровича…

– Ну что вы, мама. Я хочу быть Саше хорошей женой.

– Похвально, – вставил Александр, взглянув на Катерину.

Паня продолжала:

– Вставать рано утром, доить корову. Саша ведь любит парное молоко. Заниматься домом. Работать уж устроюсь куда-нибудь. Может, в ясли нянечкой. Обед, ужин. А потом, и я надеюсь, скоро, дети пойдут. Вы же меня всему научите?

– Научу, – усмехнулась Катерина. – Ах, детки-детки, что же мне с вами делать?

– Ну что делать, мам? Под жилье нам обещали часть дома Петра Петровича отдать. По хозяйству Паня управляться умеет.

– А кто же родители твои? – спросил Александр Паню. – Саша сказал, крутцовские?

– Родители мои пьющие, – тихо ответила Паня.

– Та-ак, – напрягся Александр и строго зыркнул на Сашу. – Так вот оно что…

– Пап, понимаешь, она другая совсем, – подхватился Саша. – Вот увидишь!

– А сестры, братья есть? – вмешалась Катерина.

– Две сестры старшие, незамужние еще.

– Так ведь через сноп не молотят, милая моя. Сначала их замуж надо было отдать, а потом уж и тебя. Не дело это.

Саша вмешался:

– Пережитки старины это все!

– Эх, Сашка! – с досадой махнул Александр.

– Люди знали, что делали, Саша. Хорошо хоть, что не в пост…

Катерина отправилась стелить молодым в бане. Вспомнила свою свадьбу. Николай тогда сказал: «Я всегда буду думать о тебе и разделю твое горе, где бы я ни был. Ты пройдешь тот же путь, что и я: семья, дети, но при этом одиночество, бескрайнее одиночество. Мы встретимся и будем наконец вместе. Я точно это знаю. А пока будь счастлива, пусть этот миг продлится как можно дольше. Я дождусь».

«Ах, где же ты, Николай? Все, что ты сказал, сбылось. Но ты обещал вернуться. Вот я уж и сына женила, а тебя все нет. Жив ли ты?»

За окладом иконы, запрятанной в подполе, лежало кольцо Николая. Даже в самые тяжелые годы Катерина не решилась продать его. Вспомнилось ей сейчас и другое, обручальное кольцо, которое они с Александром обменяли у Пантелеймона на сено, зерно и мешок муки. Александр сказал тогда: «Это всего лишь кольца. Они ничего не значат». А потом добавил, когда пришлось расставаться с часами: «Ну что же, не будет больше золотых часов – отец других взамен не пошлет. С другой стороны, на что я рассчитывал, когда женился на тебе?»

Катерина загрустила: давно это было! Жаль, что обручальных колец больше не носят. Да и золота больше у людей нет – все сдали или выменяли:

Выньте серьги, бросьте кольца:
Вас полюбят комсомольцы.

На Егория, как было заведено, Катерина спускала корову с теленком со двора. В хлеву окропила животину водой, набранной в реке на Крещение. Давно уже не служили водосвятный молебен, не делали иордани. Рано утром бабы молча приходили на реку и набирали каждая себе воды из проруби.

Катерина присела на корточки и обтерла своими волосами нежное коровье вымя с упругими теплыми сосками. Она уже не помнила, кто научил ее. Бабка ли Марфа? Дуська? Агафья? Какая женщина передала ей это знание, которое она, в свою очередь, должна будет рассказать своей дочери?

Выгоняя корову с теленком со двора, она легонько хлестала их по бокам веточкой вербы, срезанной в Вербное воскресенье, и шепотом приговаривала:

Господи, спаси!
Богородица, соблюди!
Микола, прокорми!
А Егорий от зверья лютого
Мою Буренку сохрани!

Катерина вздохнула: «Эх, не приходит больше отец Ефрем, чтобы освятить стадо!» Не было больше торжественности, радости. Бабы выводили коров за околицу и, дождавшись стада, понуро возвращались в избу.