На берегу Тьмы

Он уже собрался, холодно попрощался со всеми и хотел пешком идти в Высокое, чтобы ближайшим поездом добраться в Москву, где его, как он думал, уже ждала повестка. Но Саша остановил, наспех запряг больничную лошадь и повез брата сам.

Катерина на прощание крепко прижала к себе Колю. Чувство вины захлестнуло ее. Катерина расплакалась. Хотелось попросить у Коли прощения, но она лишь прошептала: «Пиши, пожалуйста, пиши…»

Катерина почувствовала, что с Колей что-то неладно, едва он стал подрастать. Говорить начал поздно, и в основном это были обидные слова. После болезни он рос некрасивым, с кривыми зубами, с ногами колесом, но не это отталкивало: неподвижный взгляд и улыбка были странными и пугали. Когда Коле было шесть лет, он посадил кошку в горящую печь, чтобы «посмотреть, ведь весело будет». Тогда же начал резать лягушек, замысловатыми узорами складывая их трупики вдоль тропинки в палисаднике. Прятался в кустах и часами выжидал, когда кто-нибудь придет: ему нравилось видеть страх. Знать, что его боялись.

Она плакала и махала сыну вслед, пока заунывно скрипевшая телега не свернула на большак в сторону Высокого. Катерина жалела своего недолюбленного, не понятого ею сына и стыдилась, что так и не стала для него хорошей матерью. Ведь даже сейчас не смогла сказать ему ничего хорошего, что бы поддержало его.

Александр, тяжело ступая, молча ушел к себе. Катерина понимала, какой след война оставила в душе мужа. Перед рождением Коли, когда между ними еще теплились остатки душевной близости, Александр признался, что ему без конца снился плен. Помнил каждый день, проведенный у немцев, и самым страшным кошмаром было снова оказаться в плену. Теперь он скрывал свои чувства, но ему уже не нужно было ничего говорить. Годы, когда он не замечал ее, заставили Катерину научиться угадывать мысли и настроение мужа по походке, по тому, как он кашляет у себя наверху, как он ест. Катерина видела, каким страшным испытанием для Александра стала финская война, когда оба сына получили повестки и отправились на фронт. Муж сильно осунулся за то время, пока сыновья воевали. И теперь война снова возвращалась в их жизнь.

Через день Саша получил повестку, но вместе с ней и приказ – оставаться в Бернове и организовать в больнице военный госпиталь.

Глашу вместе с другими молодыми девушками отправили под Ржев рыть окопы. Саша успокаивал: линия фронта далеко, Глаша вернется.

Пришла весточка от Коли: его призвали в 13-й погранотряд НКВД и отправили на фронт.

В деревне ждали новостей, надеялись, что немцев скоро остановят. Все вокруг твердили, убеждая друг друга, а скорее самих себя: «Немца сюда не пустят – Москва близко». В тревожном ожидании закончилось лето и наступила осень. Каждый день приходили повестки: явиться в райвоенкомат в Высокое к 10 часам и прихватить с собой необходимое: ложку, кружку и питание на три дня.

Глаша, осунувшаяся, со сбитыми в кровь руками и стертыми ногами вернулась в конце сентября. Тут же потянулись предвестники войны – печальные цепочки беженцев из Белоруссии и из Ржева, где фашисты стояли на подступах.

В госпитале появились первые раненые. Война стала реальной, она теперь имела свой запах – смрад гнойных ран и нечистот, который незримо пропитывал ужасом воздух в округе. Солдаты стонали в бреду, кричали от боли, умирали от ран. Некоторые – прямо на операционном столе. Саша, закаленный финской, не терял духа. Но раненых становилось все больше. Старики рыли могилы.

Вскоре стали слышны бои, загудела авиация. Советская армия сопротивлялись. И вот пришли наши солдаты. Они отступали.

«Что же вы оставляете нас?» – шептала им вслед Катерина. Она поняла: деревню сдадут.

Единственным человеком, кто с трудом скрывал свою радость, был Митрий. В последние годы ходил по деревням и шкуровал скот: каждого хозяина обязали сдавать шкуры государству. Посадить за поджог хутора и смерть Агафьи его тогда не удалось, но с должности сняли. Он сошелся со старой зазнобой, вдовой, с которой куролесил по молодости, привез ее в Берново, в дом, где жил с женой. Но когда вдова постарела и похужела, отправил обратно в Дмитрово, а вместо нее завел молодую, восемнадцатилетнюю любовницу. Митрий ненавидел советскую власть. Верил, что с приходом немцев заживет припеваючи, а заодно и старые должки врагам своим, коих было немало, припомнит.