На берегу Тьмы

Катерина под расписку сдала корову частям Красной армии. Всех лошадей из деревни уже мобилизовали, эвакуировали скот в Костромскую и Ярославскую области. Библиотеку и архивы увезли в Бежецк. Катерина повесила на двери опустевшей библиотеки замок и отправилась на работу в совхоз: немец немцем, а поля стояли неубранными, людей не хватало – землю вскапывали лопатами по норме двенадцать соток на человека, перепахивали и возили урожай на быках. Работать приходилось без отдыха: днем в совхозе, а рано утром и поздно вечером у себя в огороде, успевая ходить в лес за грибами. Как и в 1914 году, народилось много грибов: рано утром, до работы в поле, бабы собирали по лесам опята, рядовки и клюкву. Катерина вспоминала: «Много грибов – много гробов».

«Хорошо, что мать не дожила до этих дней, – думала Катерина. – Куда бежать? Здесь же родное все, здесь дети народились. Я везде буду чужая, а дома и стены помогают». Ей вспомнились слова Веры: «Мы – основа всего. Как земля. Мы и есть земля». Катерина решила: «Нет, не тронусь с места. Останусь здесь».

В середине октября начались бои за Луковниково и Братково. Паника, как заразная болезнь, передавалась от двора к двору. Кричали, что нужно бросать дома и бежать, спасаться от немцев.

На рассвете прибежал Саша – получил приказ о срочной эвакуации госпиталя. Тяжелораненых, тех, кого нельзя было перевозить, приказали оставить в Бернове. Остальных уже погрузили в обозы и спешно начали отправлять в Млевичи.

– Мама, раненых очень много, завтра пришлю за вами машину, а сегодня собирайте вещи, готовьтесь, – сказал Саша и хотел уйти, но Катерина остановила:

– Куда мне ехать? Останусь здесь – Господь не даст погибнуть. А отца и Глашу забирай.

Саша остановился. Катерина видела, как растерян сын, как боится за нее. Страх разрушает, страх опасен. А ведь Саша должен сосредоточиться на своем деле. Катерина ласково заговорила:

– Ничего со мной не случится. Не беспокойся обо мне.

Кто-то позвал с улицы. Саша заторопился:

– И слушать не хочу. Ради меня, мама. Завтра на рассвете придет машина.

С улицы еще раз позвали. Саша бегом поднялся в мезонин попрощаться с отцом и через мгновение вернулся. Катерина ждала его, от бессилия опершись о стену.

– Саша! – Катерина не могла поверить, что вот сейчас он уйдет и она, возможно, больше не увидит его. Здесь же, на этом крыльце, она в последний раз попрощалась с Николаем.

Саша торопился:

– Мама, прошу – поезжай завтра. – Саша крепко обнял мать: – И не бойся за меня.

Катерина долго крестила сына вслед: «Постоянно боюсь за тебя, Саша. Ты еще не родился, а я уже боялась».

На следующий день в Бернове появились немцы. Предрассветную промозглую полумглу прорезал рокот мотоциклов. Низко в небе тройками пролетели самолеты со зловещими крестами. Катерина, услышав шум на улице, поняла: «Не успели». Она со страхом смотрела на дочь и невестку, которые, собрав вещи и ожидая машину из госпиталя, сидели обнявшись на лавке.

Вошел немец с автоматом в руках и спросил на ломаном русском, нет ли советских солдат, обыскал все комнаты, залез на чердак, в подвал и ушел, ничего не сказав. Солдаты, едва заняв деревню, сразу же стали хозяйничать. Жителей, толкая в спину автоматами, выгоняли на улицу, по дворам с улюлюканьем ловили кур, уток, гусей. Посреди деревни, на площади, где раньше стоял бюст Александра II, символ освобождения крестьян, предусмотрительно уничтоженный большевиками, развели костры и стали варить и жарить наспех ощипанную добычу.

Всех жителей заставили перебраться в бани, амбары, сараи. Кто-то к приходу немцев успел вырыть в огороде землянку и схоронился там, не дожидаясь, пока выгонят.

Сандаловы ушли в баню за ручей, оставив дом солдатам вермахта, которые во всех комнатах поставили привезенные с собой железные двухэтажные кровати.

Немецкий штаб разместился в бывшей усадьбе Вольфов, на холме, откуда хорошо просматривалась местность. Старые раскидистые липы в парке, заставшие Пушкина, срубили в первый же день, чтобы не мешали вести огонь, – немцы боялись контрнаступления Красной Армии.

Сразу же выбросили в овраг у Тьмы советских тяжелораненых, а на их место в госпиталь поместили своих. Очень скоро редкие стоны солдат в овраге утихли, живых не осталось.

В подвале усадьбы устроили пересыльный пункт военнопленных из лагеря во Ржеве. Пленных в одних гимнастёрках, босых, гоняли на работы: строить блиндажи, доты, дзоты, расчищать аэродром. Их держали впроголодь, многие превратились в живые скелеты, еле волочили ноги. Женщины стояли вдоль дороги, плакали и пытались накормить, но немцы стреляли в воздух, не разрешали подходить. Женщины все равно совали еду пленным в руки, оставляли съестное на дороге. Кто-то скрепя сердце отправлял детей – немцы их не трогали.