На бесплодных землях горит святое пламя (СИ)

— Слишком много резких движений для твоих ранений. Я всё же не целитель, — произносит Дарклинг так спокойно, словно они виделись только минувшим днём. Как будто не было войны, их гнетущего противостояния, не было того убийства, которое запятнало ей душу гораздо сильнее, чем все остальные совершённые прегрешения.

Алина выдыхает со свистом, не решаясь взглянуть ему в лицо и цепляясь за края одежд, неизменно чёрных, пускай и не таких лощёных, как раньше. Смысл чужих слов доходит запоздало, приходящей волной, и Алина тянется под плотный плащ с чужого плеча, явно служащий ей одеялом, и натыкается на наложенные повязки. Шершавые под пальцами, но сухие.

Думать о том, как Дарклинг всё это с ней проделывал, она точно не станет.

Впрочем, ей неожиданно всё равно.

— О, — только и может сказать Алина, снова смежая веки. На Дарклинга ей больно смотреть — осознание слишком огромно и никак не хочет умещаться в её черепную коробку.

Где-то вновь падает капля.

Алина вздрагивает, ощущая прохладную ладонь на своём лбу. И старается не думать о том, как ужасно, как изломано выглядит перед ним — всё таким же, как в день своей же гибели.

— Спи, Алина, — голос Дарклинга убаюкивает, накатывает той же тьмой, которая качала бы её, маленькую и сломанную, такую уставшую в своих руках. — Тебе нужны силы.

Она не хочет слушать его приказы, даже если они верны, и силится вынырнуть из зыбких объятий подступающего сна, что похож на пропасть, в которую только и выйдет, что сорваться.

— Это был ты, — вдруг шепчет Алина, пока Дарклинг продолжает поглаживать её по лбу. В каждом движении чувствуется весь гнёт прожитой им вечности — он давит на Алину, заставляя желать провалиться сквозь землю.

Но ей не нужно смотреть на него, чтобы знать: Дарклинг поднимает брови в немом вопросе. Или в побуждении продолжить свою мысль. Спустя несколько лет она всё ещё слишком хорошо чувствует его, хотя не должна.

У неё был Мал. У неё был дом.

Ничего не осталось.

Даже сил на то, чтобы сбросить руку своего врага со лба.

— Это был ты, — повторяет Алина глухо и проваливается, проваливается в забытье, как в нору без дна. — Пустые фьерданские скифы. Это ты.

Бьянка говорила о том, что им нужно чудо. Ярен считал, что Дарклинг — тот, кто им необходим для победы.

В иной раз Алина бы расхохоталась. Зло и едко.

Потому что они призвали чудо на свою голову. Только вот оно сплошь проклятое.

Алина хочет услышать ответ, но всё же засыпает раньше. Рука с её лба никуда не исчезает.

***

Ткань на кафтане топорщится. На груди. В том самом месте, где своё прибежище нашла сталь гришей, ведомая рукой Алины.

Она жуёт вяленое мясо, медленно, работает челюстями, смотря в эту точку, на рваные края. Тяжело сглатывает, а после запивает водой из бурдюка. Ей не хочется думать, откуда это всё тут взялось, в каменистой пещере. Но ей лучше, ей тепло и она жива.

Чудом, сказали бы другие.

Отвратительное слово.

Алина продолжает смотреть на прореху в чужом кафтане, пока Дарклинг смотрит на неё. Наверное, так могут пройти часы. В конце концов, почему он здесь? Почему не спасает Равку? Ведь для этого он оказался в том лесу.

В ушах звенит воспоминанием о чужих криках. И не скоро звенеть перестанет. От этого во рту разливается что-то тошнотворно-горькое. Алина делает ещё глоток, стараясь не анализировать случившееся.

То, что он её вытащил. Обработал её раны, и то, что выхаживает её. Для того, чтобы потом самому убить? Алина бы поняла такое стремление, но всё остальное не укладывается, не стыкуется, как стеклянная мозаика, собираемая по кускам.

— Я видела, как твоё тело сожгли. Я была там, — она не знает, в какой момент решается заговорить первой. Возможно, её выводит непрекращающийся стук капель. Возможно, молчание самого Дарклинга.

Взглянуть ему в лицо она всё так же не решается, сама не ведая, чего боится. И боится ли. Алина оцарапывается глазами на его подбородке, не целясь выше.

— Как видишь, там моего тела не было.

— Кто это сделал? — она снова ощупывает повязки, убеждаясь, что рана не открылась. Ей взаправду лучше, насколько можно судить по общему состоянию. Сидеть тяжеловато, но всё же пока получается. Спина немногим саднит, но всё-таки она не получила таких серьёзных ожогов. Более всего пострадала рука и злосчастный бок. Не случись того фьерданца, она была бы цела и не оказалась в этой западне, наедине с человеком, который был и остаётся чем-то неразрешимым в её жизни.

Дарклинг бросает взгляд на выход из пещеры. Алина плохо представляет, где они. Это только предстоит выяснить, как и выведать мотивы Дарклинга.

— Мой культ.

Он непривычно немногословен, и Алина разгорается раздражением, что ей приходится всё спрашивать, хотя в идеале стоило бы вцепиться ему в глотку. Только у неё совершенно нет на это сил. Ни толики. Они остались в том лесу. Возможно, в том овраге, где умер Мал. Или на свадьбе Жени, когда сожгли Давида. Рубеж пройден, и Алина не знает, как ей вернуться обратно, словно потерянному ребёнку, коим, по большому счёту, она всегда и была.