На бесплодных землях горит святое пламя (СИ)

— Я услышал твой зов, — он молчит какое-то время, не озвучивая правду, к которой, наверное, и сам пока не готов. — А был кто-то другой, кто мог это сделать? Кто может спасти тебя теперь?

— Я тебе не княгиня, вечно попадающая в беду и нуждающаяся в спасении.

О зове говорить не хочется.

— Нет. Ты сама себе беда.

Зря она вообще спросила. Желчь разливается во рту. Алина тяжело сглатывает её вместе с впивающимся в стенки горла комом.

— Забудь.

— Ведь твой следопыт-таки спас тебя в последний раз, — нет, он загоняет ей нож под рёбра, проворачивает. Алина почти рычит и хрипит, пытаясь стать как можно меньше и одновременно стараясь достать до него, этого изувера, считающего, что он может говорить о Мале таким образом. Пальцы сами натыкаются на его руку. Алине бы дёрнуться, как прокажённой, но она крепче сжимает пальцы, желая, чтобы он ощутил хотя бы толику, хотя бы отголосок того, что её разрывает на части.

Такая глупость.

— Скажи ещё слово о Мале, и я вырву тебе сердце голыми руками, — обещает она.

— Ты уже это сделала, помнишь?

Право, он усмехается.

Алина отворачивается с отвращением, возится на своей подстилке и пуще кутается в плащ, тем не менее, не ощущая былого холода, который все эти годы изъедал ей кости, как старухе. Но Алине необходимо заснуть, иначе она вновь откроет рот, Дарклинг ответит и это закончится кровопролитием.

Проклятый баланс.

На границе сна и яви Алине чудится чужая рука в её волосах.

***

Ветер хлещет по лицу, треплет волосы, заставляя то и дело раздражённо заправлять их за уши. Алина кутается в чужой плащ, вглядываясь в сизое небо, прежде чем смотрит на сожжённый лес, раскинувшийся графитовым пятном внизу. Чёрные стволы похожи на стрелы, сплошь усеянные шипами веток. Ветер доносит до неё зловоние и пепел.

Алина бросает взгляд за спину, вспоминая дорогу до их странного, но временного укрытия. Она понятия не имела о том, что где-то здесь есть пещеры, на что Дарклинг сказал:

— Есть две Равки. Та, которая нанесена на карту, и та, которая скрывается от людских глаз.

Больше Алина не спрашивала, но теперь на языке вертятся иные вопросы, заданные ранее и те, что так и не были озвучены.

— Каковы твои цели? Снова начнёшь бойню за трон?

Не нужно смотреть, чтобы ощутить его приближение. Алина не знает, почему так остро его чувствует, но думает, что всё дело в этой противоестественной природе Александра Морозова.

Мир требует баланса, так он сказал.

Он вдруг смеётся. Алина вздрагивает, поворачиваясь. И, право, она видит в его глазах какое-то злое, хлёсткое веселье.

Шагнуть бы назад, к краю обрыва, но она не двигается с места, когда Дарклинг берёт её лицо в свои ладони.

— Мы гораздо большее, нежели правители с регалиями.

Мёртвая святая и тот, кто попирает законы мира взмахом руки.

Отчего же сердце сбивается, спотыкается и падает куда-то, что Алина не успевает его поймать? Ей нужно отстраниться, но Дарклинг большими пальцами поглаживает её по щекам, и от этой едкой нежности у неё звенят полые кости.

— Александр, — она то ли взмаливается, то ли проклинает его. — Я пуста. Во мне нет больше силы. Даже если я разделю твои мысли, твои планы, я не смогу помочь тебе.

Чужой рваный выдох оседает на её лице. Алина вдыхает чуть глубже, желая ощутить ноты прошлого: морозную свежесть взамест едкой вони от пепелища. Серые глаза внимательно на неё смотрят, прежде чем Дарклинг тянется и целует её в лоб с той же целомудренностью, как когда-то поцеловал на пепелище Керамзина.

Внутри в одну пружину скручиваются, кажется, сами лёгкие. Ей нужно отстраниться. И нужно бежать. Но ноги примерзают к земле.

— За эти годы ты не думала, от чего часть моей силы осталась с тобой? Подобную связь невозможно разрушить просто смертью. Я говорил тебе.

Таких, как они, больше нет. Ужасающая, раскалывающая мир догма.

— Солнце — не свеча, Алина, — произносит Дарклинг тихо, и каждое слово вспарывает вены, тянет за жилы. Алина костенеет. — Оно не может погаснуть.

Кажется, у неё дрожат губы. Сложно сказать, в какой миг она накрывает чужие запястья своими, не зная, чего жаждет больше: сбросить их или не отпускать, ибо эти слова, плетущие ли очередную ложь или дающую надежду, зажигают внутри неё что-то.

— Иди к своим людям, Алина. Оттуда отправляйтесь в Адену. Я буду ждать тебя там.

Он отстраняется первым, и ей приходится окликнуть его, ненавидя себя за эту слабость:

— Чего ты ждёшь от меня, Александр?

Так тяжело звать его по имени, но это — малая плата за её спасение.

И как же легко вспомнить его клятву, данную среди побоища.

Клятву на крови и пепле.

«Я заберу всё, что ты знаешь, всё, что ты любишь, пока у тебя не останется иного прибежища, кроме меня»

Мироздание действительно смеётся над ней, маленькой святой, воистину маленькой мученицей, потому что не Дарклинг забрал у неё всё, что было дорого.

Но только он у неё и остаётся.

Сердце наполняется тягучей агонией, воистину отвратительной болью, когда Дарклинг оглядывается через плечо, и выглядит живее и реальнее всех, кого Алина только знает. Кварц мерцает на свету. Обещанием.

— Скажи миру, что мы живы, мой свет.