На бесплодных землях горит святое пламя (СИ)

Пламя охватывает всё большие участки, ревёт и рукоплещет, тянется длинными пальцами. Позади с треском падают подкошенные деревья. Алина даже не смотрит, не в силах отвести взгляда. Так ведь цепенеют перед лицом смерти?

Юноша поднимает руку. Стоит задержать дыхание. Стоит закрыть глаза.

Алина хочет подумать о луге, на котором они с Малом непременно встретятся. Но в голову лезет только погребальный костёр. У мироздания злые, паршивые шутки.

Она только и может, что выше вскинуть голову. С вызовом. Лишённая силы, звания и величия, она не станет бояться.

Не станет.

Инферн взмахивает рукой.

Она не будет бояться.

Вот и всё.

Сейчас она увидит всех тех, с кем не успела проститься.

Жест обрывается приземлившейся позади него тенью. Массивной, высокой, обретшей плоть.

Инферн, всё ещё погружённый в навязанное паремом забытье, недоумённо оглядывается. Наверное, они оба с Алиной выглядят несколько смешно в своём удивлении.

Алина отшатывается. С губ срывается полный неверия хрип. У тени за спиной распахиваются крылья, похожие на два огромных паруса, а на безглазом лице раскрывается зубастая пасть. Чудовищный рык сотрясает лес, прежде чем когтистая лапа одним взмахом разрывает тело инферна пополам, разбрасывая в разные стороны, как разорванную тряпичную куклу. Кровь марает чёрные когти, тянется вязкими каплями вместе с остатками внутренностей.

Алина делает шаг назад. Один, второй.

Невозможно. Не может быть.

Это не может происходить наяву!

Поступок монстра словно приоткрывает какую-то брешь: тут и там приземляются сгустки тьмы, и мрак лоснится от их тел, как дым, прежде чем ничегои с рёвом бросаются на противников. Алина задыхается, пятится назад, прежде чем и вовсе падает, сражённая происходящим, слабостью и потерей крови: та продолжает течь сквозь пальцы, сквозь одежду, сквозь проклятую червоточину.

— Невозможно, — шепчет Алина, силясь подняться на локте. Выходит только перевернуться. Треск пламени становится тише, отступая, как испуганный зверёк, перед натиском ничегоев, хлопками их крыльев, в которых, как музыка, не стихают крики. Фьерданцев. Или её ребят.

Нет, это не крики. Это вопли.

Глаза затягивает пеленой. Алина видит пики деревьев и алую пляску пламени.

В попытках не потерять сознания, она вслушивается в этот оглушающий шквал, видит мелькающие тут и там тени. Сердце глухо стучит о рёбра, стоит различить среди этого хаоса тёмный силуэт. Он взрезает саму реальность на мириады трещин, раскалывает.

Тот, кого она узнала бы, лишившись и зрения, и слуха, и обоняния, ведь она ощущает эту давящую мощь кожей.

— Невозможно, — повторяет Алина хрило, сипло, не своим голосом, прежде чем темнота накрывает с головой.

***

Её будит мерный стук капель. Слишком звонкий, он ввинчивается в уши эхом, заставляя дёрнуться и приоткрыть глаза.

Слишком тихо для лазарета, где то и дело раздаются стоны раненых.

Слишком больно для того света.

Алина поднимает веки, различая тёмный свод над головой. Что это? Где она? Что произошло?

Где-то снова капает вода.

Алина силится осмотреться, но в голове всё кружится. Она вновь смежает веки, позволяя спасительной темноте накрыть подбирающуюся к вискам боль; та простреливает, пробивает ударами молота.

Лес, засада, сражение, Ярен, Марьета, фьерданцы. Огонь, так много огня.

В мыслях всё смешивается, только больше растягивается, как плохо сшитая ткань — хлипкие швы не могут удержать лоскуты. Алина сбивчиво ругается сквозь зубы, а после давится своими словами, когда слышит чужой голос:

— Проснулась, значит.

Алина распахивает глаза и садится рывком, нагоняемая и голосом, и собственной памятью. В ушах барабанные перепонки взрезает рёв ничегоев — гулким эхом воспоминаний. Растревоженные раны она даже не успевает прочувствовать, ведь ошеломление погребает под собой.

Ничегои. Порождение скверны и того, кто считался мёртвым. Того, кого Алина убила сама и чьё сожжение наблюдала, шепча в прощание забытое имя мальчика. Она не решается озвучить собственную мысль, неуверенная, послушается ли её язык.

Дарклинг. Прямо перед ней.

Невозможно!

Пожалуй, это она хрипит, как заведённая, зацикленная на одно-единственное слово, пока вся её суть отказывается верить глазам.

Дарклинг, истинный, из плоти и крови, склоняет голову к плечу, наблюдая за ней. Он сидит практически у неё в ногах, прислонившись спиной к каменной стене. Алина с опозданием отмечает, что они, по всей видимости, находятся в какой-то пещере. Неподалёку она отмечает остатки от кострища с тлеющими углями. По всей видимости, огонь был потушен не так давно.

Где-то в недрах снова капает вода. Звон оглушает.

— Тебя нет, — Алина выдыхает, прикладывая руку к собственному лбу, дабы убедиться, что она не бредит. — Тебя не может быть здесь.

Могло ли всё это ей привидеться в предсмертной агонии? Она наверняка мертва. Мертва.

Расползающаяся от правого бока боль, тянущая к разуму свои тёмные щупальца, доказывает всю реальность происходящего. А после чужая ладонь жмёт на плечо, укладывая обратно.