На безымянной высоте

— Ты что, опять ужинаешь? — удивляюсь.

— Та нет. Немного не доел, решил закончить. А то вдруг откину копыта, так чтобы не пропало… Жалко же будет.

В это время поднялся шум, будто стая невидимых птиц зашелестела крыльями. Кто-то справа от нас пронзительно свистнул. И сразу же — сдержанное, призывное:

— Быстрее, быстрее! Не отставать!

Бежим по мягким росным травам, даже за голенища росинки попадают, бежим вверх, быстрее начинает стучать сердце в груди, но дыхание перевести некогда.

— Быстрее, быстрее! — кто-то горячо дышит прямо в затылок.

Несколько громких взрывов гранат раскалывают на кусочки тишину. Ворчат коротко и сердито автоматы. И я повторяю магическое слово, то ли для себя, то ли для других — не пойму: «Быстрее, быстрее!» — и неожиданно падаю в глубокую узкую яму. Автомат вылетает из рук. В горячке нащупываю его в темноте и стремительно выкарабкиваюсь из ямы. Перед глазами вспыхивает синеватое пламя — пульсирующее, тревожное. Бьет горький, приторный дым, прямо в лицо из дула чужого автомата. «Ну вот и все, — думаю, — Стреляли по мне… Но почему же я не чувствую боли, не падаю?..»

Сзади меня что-то тяжелое сваливается в траву.

— Если бы я не оглянулся, — говорит, задыхаясь, Вадим Орлов, отводя от меня автомат, — он бы тебе череп разбил прикладом. Уже было занес, как молот, для удара…

Я глянул через плечо. Здоровенный немец растянулся в шаге от меня. «Вместо него мог бы лежать я, если бы не Орлов… Это и была бы та «неисключенная случайность», о которой вспоминал Байрачный, когда говорил, что мы ничем не рискуем…»

— Побежали, — касается моего плеча Вадим.

Впереди — автоматная трескотня, взрывы гранат. Я догадываюсь, что уже идет схватка за вторую линию траншей вражеской обороны. Спешим туда.

— Ну, ты и напугал меня… Мне показалось — выстрелил прямо в глаза, — признаюсь Вадиму.

— Ничего, — бодро откликается Орлов. — От испуга какая-нибудь бабуся вылечит, а вот череп склеивать люди еще не научились…

Наткнувшись на бруствер, прыгаю в небольшой ров. Посылаем короткие очереди вдогонку врагам.

…Утром, когда все понемногу утихло, к нам пришел сержант Нещадимов.

— Многим из ваших повезло попасть на госпитальный отдых? — спросил Николай Губа, как у старого знакомого.

— Двоих немного поцарапало. Дальше медпункта они не ушли. В госпиталь мы не очень торопимся, после лечения трудно попасть в свою часть… А кому же охота разлучаться с друзьями?..

«Выходит, перетянуть, — подумал я, — к нам Нещадимова не так-то просто, если он такой патриот своей пехотной части…»

В ночь под воскресенье нас вывели из окопов — пришла смена. Уже на марше меня догнал Байрачный. За минувший день, когда мы спешно переоборудовали отвоеванные у у врага позиции, нам не удалось поделиться с Байрачным впечатлениями о недавней ночной атаке. А она была единственным, собственно, боевым эпизодом за все наше недельное пребывание в обороне.

Потому я и не удивился, когда ротный вместо приветствия спросил:

— Ну, как тебе, Стародуб, ночная вылазка? — Байрачный весело подмигнул и продолжал: — Хотя мне и рассказывал командир пехотного батальона, как она планируется и готовится, но я, по правде говоря, немножко перетрусил. А что, думаю, если противник каким-то образом разгадает наши намерения? Если бы мы понесли потери, Фомич шкуру бы с меня спустил…

— Он и так накажет вас за своевольничанье… Ходили в атаку без его, комбрига, ведома…

— Ну и что? — повысил голос Байрачный. — Просто командир проявил инициативу, обезопасили дорогу на Коломыю, улучшили линию обороны — разве это плохо?

— Об инициативе тоже надо докладывать, если она сопряжена с риском… На этот раз можно считать, что нам повезло… А в принципе — это своеволие.

— Ну, ты, Стародуб, не очень… Знаешь, всему есть мера… К тому же запомни, что судят о бое лишь по его результатам, как и о работе.

Минут пять, а то и больше идем молча.

Справа, где до звезд поднимаются темные очертания гор, время от времени глухо громыхают пушки. Иногда зависают бледными пульсирующими звездами осветительные ракеты. Там, у подножья Карпат, пролегает передний край обороны. Видно, враг побаивается новой «тихой» атаки, вот и постреливает, чтобы взбодрить себя, да и нас предупредить, что не дремлет…

— А ночь — как по заказу для влюбленных, — нарушает молчание Байрачный и вздыхает. — Вот бы звезды считать на пару… И когда это наступит, чтобы было по-человечески?

— Как доживем до конца войны, так и наступит, — не спеша отзываюсь.

— А мне, Стародуб, не приходится ждать!.. — Это в его устах прозвучало так категорично, будто дело, о котором шла речь, не терпело промедления, будто от его решения зависела судьба бригады или, по меньшей мере, нашей роты.

— Немножко смешно такое слышать, — говорю.