На большой реке

— Ушам своим не верю! — радостно говорила она, взвешивая рукопись отца и слегка перелистывая ее. — Старик! Ты, ей-богу, у нас молодчина! Ну, расскажи мне, пожалуйста, как это у тебя так чудесно получилось? С детства люблю, когда ты рассказываешь о своих трудах.

Отец что-то медлил.

— Я не знаю, как ты отнесешься к этому... Думай, что хочешь, но, собственно говоря, и моя работа над «Святославом» теперь уже стала... — он остановился, подыскивая выражение, — тема... тоже не нейтральная.

Вера поняла. Покраснела. Помолчав немного, сказала:

— Конечно, я признаю, я ей нахамила.

Возбужденная, вскочила с кресла.

— Знаешь, я извинюсь перед ней. Ты нас познакомь.

— Вот видишь ты какая! Ах, Вера, Вера! Ну, я попытаюсь. Я схожу за Ниной.

Он поднялся. Вера опередила его.

Как только они вошли, Вера порывисто подошла к Нине и протянула ей руку.

— Вы меня простите, Нина Владимировна! Я понимаю, что я нахамила вам. У меня ужасный характер.

Нина не торопилась принять рукопожатие, и Верочке пришлось опустить руку.

— Вы что же, — сказала она с кривой усмешкой, — все еще боитесь меня?

— Я? — удивленным голосом переспросила Нина, и тонкие полукружия ее бровей слегка поднялись. — Нет, я вас не боялась и не боюсь. — Она посмотрела ей прямо в глаза. — Я только с нетерпением ждала встречи с вами.

— О?.. А теперь?.. — в голосе Верочки дрогнуло что-то, но еще оставался оттенок недружелюбия.

— А теперь мне безразлично.

— Так. Позволено ли будет узнать почему?

— Потому что я уезжаю, — спокойно ответила Нина.

Дмитрий Павлович побелел, потом лицо его вдруг стало красным, он рванул петлю галстука.

Вера оцепенела, она даже стала заикаться от растерянности.

— То есть, позвольте... Что вы сказали? Уедете? Куда?

— К себе, на Волгу...

— На этот самый свой котлован?

— Да.

— Да как же вы смеете, кто вас отпустит?! — закричала вдруг Вера.

Нина хотела ответить ей, но подступившие к горлу рыдания перехватили ей голос, она молча повернулась и вышла.

Вера рванулась за ней. Остановилась. Кинула отчаянный взгляд на отца.

— Папа! — выкрикнула она. — Да помоги ты, останови ее! Чего ж ты смотришь? Ух, сидит как мешок! — И, сердито сверкнув на отца глазами, притопнув каблучком, она выбежала вслед за Ниной.

Дмитрий Павлович поднялся было, но вдруг замедлил шаги, вслушался и остановился возле двери. Он понял, что сейчас ему не нужно входить туда, к ним, что он только помешает, спугнет.

В столовой Вера порывисто остановила Нину, охватив ее плечи, и повернула к себе.

— Ты!.. Какая ты жестокая!.. Я понимаю: я вела себя безобразно... Но как ты не поняла?.. Я дикая сумасбродка... И если б ты знала, что мне писали о тебе, что мне говорила эта... Я была в ужасе, примчалась как сумасшедшая... Ну прости меня, ну прости!..

И она, разбрызгивая слезы, принялась целовать ее лицо, руки, плечи.

Когда Дмитрий Павлович вышел, наконец, к ним, он увидел, как мокрыми от слез лицами они прижимаются одна к другой, и смеются радостно, и снова плачут.

Но и здесь Верочку не оставила ее мальчишеская привычка, уцелевшая еще от школьных лет, обо всем говорить чуточку с залихватским, насмешливым оттенком, все равно, касалось ли это ее самое или кого другого.

— Ты знаешь, отец, — обратилась она к нему с шутливо-серьезным видом. — Нянька права оказалась, но только судьба не одного тебя пожалела, а и меня. Я могу теперь странствовать спокойно: ты у меня в надежных руках!

И она манерно присела перед Ниной, как приседали в былое время институтки.

Поезд Верочки уходил в 12.30. Прощаясь с Ниной и отцом, она вынула из сумочки дверной ключ и, протягивая его Нине, сказала, посмотрев на запертую дверь своей комнаты:

— Я не сомневаюсь, дорогие мои родители, что вы будете примерными супругами. А поэтому считаю прямым своим долгом позаботиться о некотором приращении вашей жилплощади. Ниночка, отныне это твоя комната.

И затем, уже без всякой шутки, добавила, взяв Нину за руку и глядя ей в глаза:

— Еще раз прости меня за все. Я уезжаю счастливая. Я все время жила лишь половиной души. Совесть меня мучила. А теперь... я за него спокойна!

И она еще раз поцеловала Нину.

23

Дементий Зверев, будучи приглашен в редакцию многотиражки, вышел оттуда, сам тому дивясь, обладателем громкого звания «редактор выездной газеты ГЭС». Он знал, едучи туда, зачем его вызывают, но заведомо решил отказаться: у него сейчас был самый разгар работы над романом, и конца-краю ей не виделось. А уж отдельные главы читаны были в одном московском издательстве, и как только закончена будет первая часть, сказали ему, так немедленно будет заключен договор. Его рабочий день начинался с пяти утра. И все-таки работа шла трудно. И, уходя из дому, Дементий Зверев успокоил жену:

— Нет, нет, Любаша, ты не беспокойся: не такой уж я слабовольный, уговорить себя не дам. Найдут человека и без меня. Хватит: пять лет спецкорствовал!

И вот он — редактор боевого, ежедневного, аврального листка с несколько громоздким названием: «Гидростроитель» на сооружении ГЭС и перекрытии Волги»!