На большой реке

Зинаида Петровна промолчала. Взглянула на гостью каким-то мучительным взглядом: казалось, она хочет спросить ее о чем-то и не решается. И все же спросила:

— Ну, а девочка моя что?..

И почувствовала, как запрыгало ее больное, нервное сердце.

Валентина Трофимовна с чувством душевной боли, но твердо, ничего не желая смягчить, ответила ей все так же вполголоса:

— Ей уже поздно! Артисткой балета ей уже не стать. У нее плохие профессиональные данные. Тяжеловаты ноги. На самодеятельной сцене она может иметь успех. Чувствуется, что вы очень много с ней работали. Мне жаль ее: она такая милая... Но... Что же делать? Лучше не создавать у девушки иллюзий. А вот «испанский танец» — это у нее здорово отработано. Вся — как пламя. И здесь она не подведет его.

Лицо Зинаиды Петровны изобразило горестную растерянность.

— А как же с нашими фрагментами?.. Валентина Трофимовна, не смогли бы вы сами выручить нас?..

— Хорошо, — отвечала после некоторого колебания солистка балета. — Только все оставшееся время мы должны с ним работать, не щадя сил!

42

Билеты не продавались, а рассылались Объединенным постройкомом строительства по районам обоих берегов и там уже распределялись.

Зрительный зал дворца вмещал около двух тысяч человек. Оставалось еще около часа до начала торжественной части, а уж молодежь заполняла просторное фойе: хотелось потанцевать. Это стало за обычай, и уж никто этому не мешал.

И девушки и юноши пришли разодетые.

Танцевали под радиолу, сменяя одну долгоиграющую пластинку другой.

Одна из танцующих пар вызывала общее восхищение. Ею любовались.

— Чудесно танцуют! Вот это парочка! — сказал собкор средневолжской комсомольской газеты.

Глянул и Упоров.

— А! — сказал он с некоторым разочарованием в голосе. — Ну, это неудивительно: он — сынок главного нашего инженера, Андриевский Игорь. Лоботряс. И стиляга типичнейший! Ему только и дела, что танцевать. Окончил энергетический и вот уже полгода отлынивает, не поступает на работу: личным шофером у своего батьки!..

— А она?

— А она — ну, это девушка что надо! Хорошая комсомолка. И отличнейший шофер, Клава Хабарова.

43

Не только они одни залюбовались этой парой — смотрел весь народ. Очень скоро зазрила совесть и неуклюжих топтунов, и они, побуждаемые и своими девушками и зрителями, сошли с круга, чтобы очистить место двум-трем по-настоящему танцевавшим парам.

А все-таки лучше всех выходило у Игоря и Клавы. Они как-то странно и разнились и дополняли друг друга. Он томно-красивый, гибкий, как прут, с несколько небрежной манерой танца, и она яркая, сильная, радостная для глаза, изящно и верно идущая с ним.

Любовалась этой парой и сама Августа Петровна Андриевская и стоящий возле ее кресла Сатановский.

— А мальчик наш хорош, не правда ли? — на английском языке сказала Андриевская. — И она, эта девушка. Кстати, кто она такая, вы не знаете? Прелестна!

— Ну как же не знаю! — тоже по-английски (достоинство, которое едва ли не больше всего в нем ценила Андриевская) отвечал он. — Да, она хороша. Но вы знаете, кто она? — Тут он помолчал немного, чтобы разительнее для нее была справка. — Всего-навсего водитель самосвала!

— Боже мой!

И Августа Петровна еще долго покачивала головой. Затем вздохнула и, ценя справедливость, сказала:

— И все-таки прелестна!

Прозвучал первый звонок. Радиола смолкла. Хлынули усаживаться. Игорь Андриевский с ласковой улыбкой поклонился своей даме и сказал:

— Клава, ты подожди меня минутку. Я сейчас.

Мать и Сатановский дожидались его. Места им были оставлены, и потому они могли не спешить.

Андриевская с улыбкой смотрела на сына.

— Ты и твоя дама были достойны сегодня первого приза, — сказала она, слегка коснувшись выхоленной рукой головы сына. — Вот и Ананий Савелыч того же мнения.

— Безусловно, Игорь! — важно отвечал Сатановский.

Августа Петровна сказала, кинув взгляд на Клаву:

— Кто эта девушка — такой свежий, дикий цветок?

Игорь обрадовался.

— Она тебе понравилась? Это Клава Хабарова. Мой друг.

— Надеюсь, не подруга?

— Я тебя сейчас познакомлю с ней, — сказал он, не отвечая, обрадованный, что мать похвалила Клаву.

И скользящим быстрым шагом он подбежал к девушке.

— Пойдем, — сказал он ей тихо. — Мама просила меня познакомить тебя с нею.

Клава даже не успела и сообразить, как ей вести себя, а он уж подхватил ее под руку и повлек за собой.

Андриевская с нею обошлась ласково. Сказала ей, что они любовались ими в танце. Затем обратилась к сыну голосом, не допускающим противоречий:

— Игорек, ты сидишь с нами!

Он кинул жалкий мгновенный взгляд на Клаву.

Она поняла.

— Ну, мы встретимся в перерыве, — сказала она и, поклонившись матери Игоря, отошла.

— Мама, так она тебе нравится? Правда, чудесная девушка? — спросил Игорь, блестя глазами.

Андриевская захвачена была врасплох и не знала, как ей ответить сыну. Она раскрыла сумочку и взяла платок: у нее был сегодня сильный насморк, мясистый нос сильно припудрен, голос набух.

Настойчивость Игоря уже несколько раздражала ее, но у нее было чудесное настроение, и потому она ответила ему матерински-снисходительно: