На большой реке

Они двинулись искать Упорова.

Упоров только что вышел из постройкома и направился в управление, как раз к самому Кусищеву — ругаться по поводу увольнения ложкаревцев.

А ругаться-то и не пришлось!

Кусищев хорошо знал неотступность парторга правого берега Упорова, его напористость в делах, за которые он брался, да к тому же Кусищев понимал, что его поступок с молодежной бригадой отдает чуть ли не расправой, а у него, у Кусищева, был сейчас особый расчет опасаться малейшего отягощения своих служебных и партийных дел.

Поэтому, едва заговорил Упоров, что комсомольско-молодежные бригады — обе — не только не подлежат сокращению, но что и вплоть до монтажа последнего агрегата ГЭС без них не обойтись, как сейчас же «речной адмирал» изъявил согласие отменить свое распоряжение.

— Ну полно, полно, Иван Иванович, не агитируй, не теряй слов! — сказал он добродушным, приятельским басом, кладя свою пухлую руку поверх руки парторга. — Недоучли, недоучли. Признаю. Мы это поправим.

С этими словами он взял трубку телефона и позвонил в отдел кадров.

— Ну, вот и все в порядке, — сказал он. — Скажи ребяткам, что могут возвратить свои обходные листы. Приказ отменяю. За вынужденный прогул будет оплачено... Ну? Все?.. — спросил он торжественно и лукаво.

Иван Упоров не выразил ни радости, ни признательности, и это несколько обидело Кусищева.

— Нет, — отвечал Упоров. — Не все. Я хотел с вами поговорить еще об одном деле.

— Давай... — уже слегка поморщившись, сказал Кусищев и, отдуваясь, опять опустился в кресло.

— Я — об Асхате Пылаеве...

— А... — вырвался у Кусищева невольный возглас неприязненного припоминания. — Помню, помню!.. — И Кусищев в этот миг в самом деле явственно вспомнил гневно-насмешливое лицо Асхата во время их столкновения на бухте Тихой. — Это тот, что ногу сломал? Ихний прораб.

— Да, Асхат Пылаев. Пока он еще в больнице. Но скоро выписывается и должен приступить к работе...

— Что же, хорошо! Что там ему, пособие требуется или комнату? — сделал попытку угадать Кусищев. Он явно торопился закончить этот разговор.

— Нет, ни того и ни другого, — отвечал Упоров. — Тут дело особое... Нога у него срослась хорошо. Но... с небольшим укорочением. Так врачи мне объяснили. Будет немножечко прихрамывать...

— В прорабстве не помеха, — буркнул Кусищев. — Переквалификации не потребуется. Специальности его это не повредит!

— В том-то и дело, что повредит. Да еще и как!

— Не понимаю.

— Не та его истинная специальность, по которой он сейчас работает. Не это его призвание!

И Упоров, сбивчиво и волнуясь, то и дело меняя слова, чтобы дошло до Кусищева, рассказал ему все: и о выступлении Асхата, и о высокой оценке, которую высказала о его способностях знаменитая московская балерина, и о том, что она обещала ему всяческое содействие в Москве, если он приедет поступать в балетное училище.

— И вот теперь это несчастье: нога срослась, но небольшое укорочение, хромота. Парень в отчаянии. Мечта его жизни — и вот все кончено.

— Что ж тут сделаешь! Тут уж никто не поможет. Приходится смириться.

— Можно помочь! — возразил ему Упоров. — И надо это сделать. Это же исключительный случай... Врачи сказали ему, что если отправить его в Москву, в институт ортопедии, то исправят полностью, так что и хромоты никакой не будет. Но для этого еще два месяца потребуется...

— Ну, вот закончим работу по зданию ГЭС, пускай поедет.

— Товарищ Кусищев, здесь медлить нельзя. Я, конечно, не понимаю всех этих медицинских подробностей, но врачи сказали, что каждый день промедления уменьшает шансы: неправильная тяга мышц закрепляется, что ли... Словом, если сейчас мы отправим его в Москву, то будет спасен парень. Будет спасен!

Кусищев щурился на Ивана сквозь дымок папиросы, выпуская через отставленную губу дымок. Усмехался и ничего не говорил.

Упоров не выдержал.

— Что вы смотрите на меня, товарищ Кусищев? — спросил он.

Этот вопрос как бы подхлестнул Кусищева. Он отложил папиросу, подтянулся и голосом жестким и неприязненным сказал:

— А то смотрю, что удивляешь ты меня, товарищ парторг правого берега, удивляешь! Только что гром и молнии метал: зачем сокращаем комсомольско-молодежные бригады в этакий-то, дескать, ответственный час!.. И вот нате вам: отпусти их бригадира-прораба в Москву на целых два месяца! Отпусти, не знаю зачем!.. Лучшего прораба, такого организатора!..

Этого Упоров не ожидал. Он даже повысил голос:

— Товарищ Кусищев!.. Это не серьезно. Геннадий Ложкарев, бригадир, вполне справится. Он может заменить Асхата. Испытан. И вы его знаете!

Кусищев вскипел:

— Вот что, товарищ Упоров, не учите меня! Я согласия не даю. И буду решительно возражать. А вздумает ваш Пылаев самовольно уехать, накажем как дезертира производства... И русский балет уж как-нибудь без прораба Пылаева просуществует!..

Он встал.

Встал и Упоров.

— Я считаю ваше решение... бесчеловечным и неоправданным! Речь о жизни человека идет, а вы...

— Можете жаловаться.

— И пожалуюсь!

— Кому хотите!

Наутро Упоров поехал в партком строительства, к Марьину. Он чуть было не упустил его: Марьин стоял на крылечке, поджидая свою машину.