На большой реке

Но обычно к ним вскоре присоединяются инженеры Лепехин и Васильков — «спинной мозг перекрытия». Их призывают сюда, на этот переносный КП, либо махальные, сигналя флажками, либо громогласный, набухший зов мегафона.

Иной раз присоединяется к ним Упоров — в брезентовой робе, ушастой шапке.

Но уж вскоре ребята видят его на льду, среди торосов, с длинным шестом в руке, опираясь на который он перемахивает через полыньи и разводья.

— Иван Иваныч сюда, к нам, шесту́ет! Подтянись, орлы! — весело кричит Ложкарев, завидя его.

Вот Андриевский поднял к глазам большой бинокль, и вдруг руки его дрогнули. Возглас тревоги вырывается у него. Он передает бинокль Рощину.

И как раз в этот миг до слуха всех, кто на ледоколе, доносится страшный грохот и треск раздираемого в разные стороны сцепа.

Ледокол останавливается. У всех на глазах быстро кренится, вздыбливается и начинает тонуть один из тягомых сцепов. Его перекосило весь! Тяга ледокола и сопротивление льдов разодрали его, словно бы это был бумажный кораблик!

Один из кораблей понтонной эскадры вышел из строя, погиб! Впрочем, это один из тех сцепов, которые покинул Кусищев на самом плесе, застигнутый ледоставом врасплох.

Таких сцепов виднеется на ледовом поле еще два. И они перекошены льдами, ненадежны, и вряд ли удастся их дотянуть до защитных «бычков» здания ГЭС.

Волнение утихает. Штаб спокоен. Спокоен и Кареев, главный проектировщик понтонного моста. Здесь, как в предначертанном командованием прорыве, заранее учтены неизбежные, неминуемые потери.

Точный инженерный расчет непререкаемо говорит этим людям, что если даже четыре сцепа канут подо льды, на дно Волги, то все равно уцелевших барж, доведенных до защитных «бычков», хватит вполне, чтобы новый наплавной мост простерся через водную, гладко валящуюся ширь подводящего канала.

А стало быть, будет с чего бетонить!

И вот он, наконец, наступает, закатный морозный час, когда первый огромный сцеп из двух барж, целехонький, украшенный алыми вымпелами — как тогда на перекрытии, — пристал к откосу и стальными тросами толщиной в руку крепится намертво.

А там, в мутно-снежной мгле Волги, сиренево, словно миноносцы на море, мреют уже выстроенные в кильватерную колонну вдоль главной майны остальные сцепы наплавного моста.

Многодневная напряженная борьба со стихией сменилась ликующей радостью. Ледовый поход завершен!

Сбежавшиеся на откос со всего Лощиногорска люди ревут «ура», кидают шапки в воздух, невзирая на лютый мороз.

Видно, как на палубе последнего сцепа Леонид Рощин, огромный в своей меховой куртке, словно медведь, радостно облапил вожака комсомольско-молодежной бригады Гену Ложкарева и расцеловал его троекратно. Андриевский крепко жал руку Карееву, а тот застенчиво улыбался. Он даже побриться не успел к этому торжественному дню. Темная кудрявая бородка согревала его в эти дни и ночи ледового похода.

Иван Упоров, кипя и пылая, вспрыгнул на перила подведенного к «бычкам» сцепа и, хватаясь за стойку и призывно выбросив руку, выкрикнул во весь голос:

— Комсомольско-молодежным бригадам — ура-а!..

И этот возглас побед и торжеств народных, подхваченный тысячами людей, далеко прокатился по берегам.

58

— Здравствуй, Бугримова, укротительница тигров! Здравствуй, Петр! — приветствовал Галину и ее мужа Упоров, войдя в комнату к ним.

— Здравствуй, Ваня, — сказала Галина Ивановна. — Садись чай пить с пирожками.

— Что ж, чай пить — не дрова рубить. Это можно.

Было воскресное утро. Доценко только что вернулся из ночной смены и сидел в ожидании завтрака, тихонько наигрывая на баяне и напевая задушевным голосом:

Таков нерушимый порядок морской,
Что Родина всюду, товарищ, с тобой.
Баян мой вздыхает, и море шумит,
И песня, как чайка, над морем летит.

— Что, моряк, — сказал, кладя ему руку на плечо, Упоров, — по морской волне, вижу, заскучал? Не тоскуй, скоро у нас свое море будет. Укачивать будет не хуже, чем твое Черное.

— За смену на моем «Уральце» укачивает не хуже, чем на море, — отвечает Доценко. — Сидай, будь ласка!

Они уселись за стол. Галина внесла румяную груду горячих пирожков. Казалось, на них все еще кипит масло.

Комната наполнилась запахом только что заваренного хорошего чая.

— Чего Тамарочка твоя не забежит к нам? — спросила Галина.

Петр пошутил:

— Важная стала: министр народного питания! — Он подразумевал то, что на днях начальник отдела рабочего снабжения Артемий Журков возложил на Тамару Упорову руководство сетью ларьков и палаток вокруг большого котлована.

— И не говори, — ответил Упоров. — И я ее только раз в неделю вижу. Воскресенье у нее самый рабочий день.

— Понимаю.

— Вот что, Галина, — опять начал Упоров. — Я к тебе с большим поклоном: хочу тебе под надзор одного тигра подбросить, молодого, свирепого...

— Ишь ты! — крякнул Доценко. — А ты мужа спросил?

Ваня вздохнул.

— Не бойся, Петр: тигр-то он тигр, да еще и кавказский, а только тяжело раненный...