На большой реке

— А! — воскликнул Доценко. — Знаю, о ком ты говоришь. Ну, как нога у него, срослась?

Они говорили об Асхате Пылаеве.

— Срослась-то срослась. Да хирург сказал, что чуточку прихрамывать будет.

— Ну, это не беда.

— Беда, да еще какая!

— Почему? Девчата любить будут. Парень — красавец!

— Видишь, Петя, — сказал Упоров. — Для нас с тобой это бы ничего. А он о балетном училище мечтал: эта знаменитость московская, что в «Лебедином озере» с ним выступала, она с тем и уехала, что Асхата непременно нужно послать в Москву. Обещала устроить его. Она ему такую будущность предрекала, что у кого хочешь голова закружится...

— Понимаю, — сказал Доценко. — Ну, а теперь, стало быть, все у него рухнуло.

— Да в том-то и дело, что не рухнуло. Все, оказывается, поправить можно. И даже никакой хромоты не останется.

— Чудеса!

— Чудеса хирургии, — добавил Иван. — Видишь ли, есть в Москве такой хирург — ортопед, профессор. Так он может легко Асхату ногу исправить. Но только медлить, сказал, нельзя. Правда, в Москве месяца два придется ему пролежать.

— Ну, и надо сделать! — сказала Галина.

— Не так-то просто, Галиночка!

И Упоров, разгорячась от воспоминаний, вновь и вновь переживая обиду и горечь за Асхата, рассказал Петру и Галине о своей попытке вмешательства, о своем столкновении с Кусищевым и о том, как поговорилось ему с Марьиным.

— Понимаешь, с тем, с Кусищевым, я поговорил как надо. Иду жаловаться Марьину. А Кусищев уж забежал вперед. Что он там наговорил ему, не знаю. А только наш Марьин меня и слушать не стал. В общем худо получилось.

— Да, — мрачно сказал Петр. — Ну, а что Асхат, когда ты сказал ему, приуныл?

— Мало приуныл! Лицом почернел весь. Ведь надо понять: он жил и дышал этим! Так вот что, дорогая Галочка! — обратился он снова к ней. — Я и пришел к тебе: как только узнал, что Орлов от вас к Бороздиным переехал, я сейчас же в постройком, в жекео и забронировал его комнату за Асхатом. Здесь я за него буду спокоен. У тебя дар такой: слушаются тебя ребята... Не учить тебя, как с ним обращаться, — умеешь! Побереги его, Галиночка! Вот в чем и поклон мой к тебе!

Галина Доценко ответила ему не вдруг.

— Слушай, Галиночка! — сказал он чуть не жалобно, пытливо всматриваясь в ее лицо. — Я понимаю: и без того у тебя хватает работы, я понимаю...

— Что ж, Иван Иванович, раз ты так считаешь, я согласна, — ответила Галина.

Обрадованный ее согласием, Упоров даже на ноги вскочил.

— Ну, молодец, Галиночка! — сказал он, обнимая ее за плечи. — А то, знаешь, просто боюсь я за него!..

И оказалось, что он боялся не зря.

Первое время Асхат вел себя спокойно, хотя и угрюмо, отчужденно. Скоро, однако, умная ласковость Галины Ивановны сделала свое дело: юноша стал веселее. Больничный лист его кончился. Пылаев стал выходить на работу.

Однажды ночью Галина проснулась от легкого стука в комнате Пылаева. Сама не понимая, что ее толкнуло на это, она спрыгнула с постели и, не постучавшись, вбежала в его комнату.

Пылаев в одном белье стоял на табуретке у стального штыря, просунувшегося возле косяка, и уже затягивал на шее петлю.

И в слезах и с кулаками накинулась на него Галина.

Вбежал Петр.

— Петя! — закричала она. — Побудь минутку с этим дураком. Я сейчас вернусь.

Через минуту она снова, уже одетая, вошла в комнату Пылаева. Он лежал на кровати, отвернувшись к стене, закрыв голову рукой.

Галина присела возле него и взглядом выслала мужа.

Она положила руку свою Асхату на голову и стала перебирать и гладить его волнистые жесткие волосы.

— Глупый, глупый мальчишка! — приговаривала она сквозь слезы. — Ну, что ты сделал бы с нами?!

Тщетно удерживаемые рыдания сотрясли его плечи. Он взял руку Галины, припал лицом к руке и стал целовать, обливаясь слезами.

59

Разговор, который далеко не считал оконченным Иван Упоров, разговор этот был продолжен и как раз «в другом месте», чего уж никак не ожидал Марьин.

Формально партком строительства был подчинен руководству горкома. Но едва городской комитет партии делал попытку прямого и острого вмешательства в насущно бытовые и в производственные дела великой стройки, как тот же Марьин угрюмо супился, принимал вид тяжко оскорбленного человека, готового «поставить вопрос о доверии».

Возникали трения. И уж несколько раз первый секретарь горкома Николай Александрович Голубков ставил перед обкомом вопрос о непосредственном подчинении Марьина обкому. Обком что-то не очень был склонен внять его просьбам. «Обождем. Сработаетесь. Коммунисты!» — отвечал Голубкову первый секретарь обкома.