На большой реке

— Один, Клава меня уговорила, чтобы я ехал один. Мама, если бы знала ты, какая она хорошая и как я с нею счастлив!

— Она — Андриевская?

— Нет, она отказалась. Я ее не смог уговорить.

— Да? Странная девушка... Другая бы на ее месте... Ну, а когда мы будем уезжать отсюда... Надеюсь, она тебя отпустит?

— Мама, неужели ты не можешь понять, что меня никто не держит? Я ее люблю и никуда без нее не уеду, пойми, я сам ее люблю.

— Ну, а как ты дальше думаешь жить?

— Что значит «дальше»? Мы живем хорошо, мы счастливы, работаем. Клава начала учиться. Она очень способна к языкам, но английский ей не нравится.

— Боже, какой ты еще ребенок, ну, а если у нее родится кто-нибудь, он чей будет?

— Я тебя не понимаю, мама?

— Она заставит тебя платить ей всю жизнь.

Этого Игорь вынести не мог, он вскочил, хотел бежать, но вспомнил слова. Клавы и бессильно опустился на стул.

Он первый раз в жизни задумался: что же это за человек, его мать? Но откуда ему было знать это!

Андриевская с юных лет никогда не испытывала нужды. Богатые родители, затем — муж. В доме полная чаша. Будучи избалованной и властно-эгоистичной, она и в доме мужа подчинила все своему «кодексу». Если кто смел ей перечить, тот изгонялся из дому: это относилось к работающим у них. Если же ей перечил муж, то начинались такие мигрени, что в доме все замирало: закрывались шторами окна, говорили шепотом, и боже сохрани, упадет что-нибудь внезапно — истерика длилась часами.

Августа Петровна отвоевала в доме полную власть. Не желая вызывать взрывы истерик, Андриевский ни во что старался не вмешиваться. Естественно, что дом свой Николай Карлович очень скоро невзлюбил. Но человек он был строгий и нравственный, и его забвением и убежищем стали работа, творчество, мысль. Приходил он домой поздно вечером, а уходил, когда жена еще спала. К тому же он часто пребывал в длительных командировках, а последние годы жил один на строительстве гидростанции и проводил с семьей только отпуск.

Андриевская из Ленинграда никуда не хотела уезжать. Она любила свой город. Здесь она родилась. Здесь она училась. Иногда она любила уходить на прогулку к Смольному. Игорь гулял под ее наблюдением, а она мечтала о прошлом. «Да, это был мой родной институт, а теперь в это здание я даже войти не могу: «Предъявите пропуск!»

Подруг у нее не было — были приятельницы-партнерши, с которыми она играла в покер. Покер она любила до самозабвения. Ей казалось, что она этим как бы стоит выше обычных смертных.

К покеру готовились, как к торжеству. Это был почти ежевечерний ритуал. После покера устраивался ужин.

Утром после своего кофе «мадам» уезжала либо к портнихе, либо в косметический кабинет, или же в комиссионный. Парикмахер и маникюрша приезжали на дом.

У Игоря была кормилица, ставшая потом его неизменной няней, вплоть до семи лет. Она была человеком преданным и душевно тонким. Она любила Игоря, и ребенок привязался к ней всем сердцем.

Но когда до «мадам» дошло, что ребенок любит эту «плебейку», она уволила ее без сожаления.

В школу Игорь пошел сразу в пятый класс. Его готовили дома, под наблюдением матери. У Игоря не было товарищей — все они были, по мнению матери, недостойны его. Товарищи заменялись книгами и учебой. Учился он всегда отлично.

Андриевская гордилась успехами сына. При каждом удобном случае она «выставляла» его всем, кто к ним приходил. Игорь становился честолюбив и не терпел соперников.

Когда он был на последнем курсе института, по настоянию матери отец отдал в личное распоряжение Игоря «мерседес».

Как-то Игорь уговорил студентов своей группы заехать к ним после экзамена. Андриевская встретила их надменно-холодно. И когда они ушли, она сказала Игорю: «Ты думаешь, что нужен им ты? Им нужен твой «мерседес» и твой роскошный ужин. Их стесняло только мое присутствие, а то бы на столе не осталось ничего! Я знаю этих невоспитанных дикарей!»

Больше Игорь никогда не решался приглашать их к себе, да и уверен был, что они не поехали бы к нему.

Во всем она видела расчет, а что есть любовь в жизни — этому она не верила. И вот теперь эта простая девушка — шофер самосвала — отказывается быть Андриевской. Это ее ошеломило.

Когда Игорь окончил институт, она решила его никуда не отпускать, а поехать с ним к отцу «в провинцию». И здесь она устроила все так, как ей казалось правильным. У нее были здесь и коттедж, и сад-оранжерея, и хрусталь, и фарфор, привезенные сюда, дабы удивить всех, кто к ним был допущен. Сатановский, Купчиков, Неелов — эти были допущены. «Это люди общества!» — с удивительным апломбом заявляла она.

«Не хочет она понять, что есть люди чистые, светлые и любящие», — думал Игорь. Он подумал о Клаве, о своем таком неожиданном счастье, и ему бесконечно стало жаль мать. У нее не было, по-видимому, настоящей любви даже к нему, к своему сыну. Были «долг», приличия, «достоинство» в ее понимании: «Привыкай держать себя с достоинством». Разве может она понять их любовь?