На большой реке

— Старикам слава!.. Загоняли, черти! Перекурить не даете!

А сам доволен: «В темпе!»

Зато горе тихоходам и тем, кто вдруг выпадет из своего места в этой круговращающейся череде машин.

— Ты что? — крикнет ему экскаваторщик. — К теще чай пить заезжал? Круче надо поворачиваться: ты видишь, уральца моего дрожь колотит!..

И впрямь: его экскаватор в ожидании замешкавшегося самосвала стоит с полным желтой землею ковшом, словно стальной богатырь с поднятым кулаком, и кажется, что его бьет гневная дрожь.

Стремительно, с нарастающим грозным рокотом-воем опускается книзу, выдвигается несущая трехкубовой ковш рукоять экскаватора, состоящая из двух стальных балок, крупнозубчатых по краю. Вот эта стальная ручища всаживает снизу режущий край ковша в желтый откос забоя. Дерновина над бровкою котлована — крыша откоса — вдруг вспучивается, рушится, осыпается.

Ковш как бы проламывается снизу вверх, сквозь земляную толщу, с бугром сырого грунта́. И вот уже он плавным поворотом стрелы вознесен как раз над серединою кузова очередного «МАЗа», который как бы застыл в ожидании.

Отпахивается, отпадает книзу днище ковша — разверзлась страшная пасть, и вот ринулся оттуда в кузов самосвала тяжелый, комковой сыпень земли.

«МАЗ» вздрагивает и оседает. Лицо водителя, высунувшееся из кабинки, стремительно исчезает. Взревев, серебряный зубр выносится в гору, прочь из котлована.

На его место становится другой.

А ковш экскаватора уже снова врезался в забой. Опять поднял тяжкую свою ношу. И вот уже снова обрушивает ее в кузов очередной машины.

Самосвал отъезжает. С восхищением Доценко говорит:

— Это Орлов в забое! Одна ложечка — и до́сыть. Эх, когда бы так в нашей орсовской столовой расторопно обслуживали!..

За Волгой, над синим бором увала, закатывается багровое солнце...

Почти безлюден котлован. Здесь царство двигателей, моторов, электричества.

Человек здесь — только управитель, только водитель могучих и многообразных механизмов. Его самого не видно.

Он как мозг в стальном черепе.

11

Ученого поражала и радовала та дерзостная, деловая простота, с которой эти вот юноши и девушки говорили ему о ста пятидесяти миллионах кубов грунта, что будут вынуты и перемещены; о шести миллионах кубов железобетона, что будут уложены в тело плотины» и здания будущей ГЭС; о сотнях тысяч квадратных метров жилплощади; о будущем Волжском море; о том, что они перебросят на новое место города и села, — они именно так и сказали: «перебросим».

Наконец, запросто, будто о какой-нибудь батарейке лежащего у них в кармане фонарика, рассуждали они и о миллиардах киловатт-часов той электроэнергии, которую ежегодно будут посылать отсюда в промышленность, в транспорт, в земледелие.

По вопросам энергетики, конечно, больше всех знала Нина, электрик экскаваторного парка, и остальные не только уступали ей право решающего суждения в этой области, но и побуждали ее объяснять и рассказывать.

Некоторое время шли молча. Каждый думал о своем. Вдруг Тайминская приостановилась, свела брови и нежданно голосом бесповоротной решимости произнесла:

— И имей в виду: мы тебя не переизберем! Я первая тебе отвод дам. Вот погоди: услышишь на конференции.

Конечно, это относилось к Аркадию.

Он вспыхнул. Однако и на этот раз ему не изменило его пристрастие к балагурству. Очевидно, то было у него защитной реакцией во всех случаях жизни.

— Да что ты, Нинуся? — тонким, дурашливым голосом отвечал он, изображая испуг. — Да за что ж это?

— За многое. Да хотя бы вот и за это! — и Тайминская показала на завесу пыли, которая к середине дня уже огромным, вровень с горою облаком закрыла весь котлован.

—Вот те на! — воскликнул он. — Ниночка, ты меня принимаешь за кого-то другого. Жилстроительство! При чем же тут котлован?

— Ты секретарь комсомола.

— Час от часу не легче! Ну и что ж?

— Не притворяйся. — В голосе Тайминской прозвучало презрение. — Паясничаешь!

И тогда Аркадий и впрямь перестал притворяться непонимающим.

— Понять-то я понял, о чем ты говоришь! — с вызовом заговорил он. — Мораль азбучная, избитая: раз секретарь комсомольской организации — отвечай за все!.. Я-то понял. А вот ты, умница прописная, ты ничего понять не хочешь!.. Постой, постой! — закричал он, видя, что Нина собирается возразить. — Я тебя слушал, теперь послушай ты меня.

Нина пожала плечами.

— Слушаю...

— Так вот, — продолжал Синицын, — и чего-чего только не навалите вы на секретаря! И поливку дорог в котловане наладить, чтобы мазистам и экскаваторщикам не дышать, видите ли, пылью! И выезд ребят в лагеря. И помощь учителю. И бракоразводные дела комсомольцев. И стадион. И ларьки, и киоски с газетами, да и с прохладительными напитками тоже, да, да!.. Недавно меня ребята наши на котловане прямо-таки за шкирку взяли... — Тут Аркаша ухватил себя левой рукой за шиворот и наподобие того, как хозяйка потрясает нашкодившего котенка, потряс свой ворот. — Не смейтесь! Смешного здесь ничего нет. Пожалуйста, я за секретарство не держусь: хоть ты, хоть ты!.. Чью кандидатуру выдвинуть?

— Пошел, пошел! — искривя губы, произнесла Клава Хабарова. — Слушать противно!..