На большой реке

— Так скучала, говоришь? — ублаготворенно, снисходя к ней, вновь спрашивает Орлов и слегка позевывает.

Она припадает к нему.

— Ой, Васенька!.. Без тебя, мой друг, постеля холодна, одеялечко заиндевело!

— У тебя, гляди, заиндевеет!.. — насмешливо говорит он.

Она всплескивает в ужасе руками и горько плачет.

— Васенька! — говорит она. — Вот как перед истинным!.. — Из-за слез Тамара не могла договорить.

Он стал утешать ее, и она осмелела.

— Васенька, — опять начала она, нежно целуя его в губы, — женись на мне: знаешь, какая я тебе жена буду!..

Она и слов не нашла, а только головой покачала да вздохнула.

Он раскрыл глаза, тряхнул головой, как бы разгоняя дрему. Нестерпимой, до боли, укоризной перед ним встала Нина.

— С ума сошла, — угрюмо и не глядя на Тамару, сказал он.

Она сидела, поникнув.

— Ого! Уже утро! — встревоженно сказал Орлов. — Не опоздать бы!

Он быстро оделся и стремительно вышел.

25

Председатель Староскольского райисполкома Максим Петрович Бороздин работал, склонясь над столом, в своем просторном, рассчитанном на широкие совещания исполкомовском кабинете и беспощадно дымил самокруткой.

Уже с десяти утра не успевает закрываться высокая двустворчатая, обитая клеенкой на войлоке дверь его кабинета.

Народ привык: если товарищ Бороздин занят, а дело к нему неотложное, то надо попросту войти в его кабинет и сесть на один из стульев, стоящих вдоль дверной стены, да и подождать молча, пока председатель, освободившись, обратится к тебе и пригласит пересесть поближе, на кресло перед письменным столом.

Максим Петрович сегодня, как и всегда, в обычном своем черном пиджаке поверх черной рубашки, без галстука. Такого же обычая держатся чуть ли не все работники района: галстук — он ведь в жару, да еще при разъездах, одна только мука.

Невысоко над зеленым полем стола с обязательной стеклянной доской впереди письменного прибора виднеется коротко остриженная, с проседью, слегка яйцевидная голова да чуточку цыгановатое, смуглое лицо, на котором взблескивают большие глаза, когда он проворно повернется либо вправо, к отдельному столику с телефоном, или же влево, к выдвижному ящику стола, засыпанному почти до половины золотистым табаком.

Папирос Бороздин не любил.

Кстати сказать, этот верхний ящик стола — как бы общего пользования «табачный сейф» для всех его ближайших сотрудников, да и для приехавших по работе, если, охлопав свои карманы, человек обнаружит, что он без курева. Поэтому во время заседаний ящик этот всегда полувыдвинут. А сбоку стола, у стены, стоит длинный кожаный диван, и вот тем-то из членов исполкома, кто во время заседаний устроился на нем, особенно удобно запускать руку в бороздинскую «табакерку».

Послезавтра Бороздину выступать перед депутатами райсовета: сессия. Еще и еще раз просматривает он свой полугодовой отчет. Вступлением к своему докладу Бороздин берет слова Ленина о том, что избранники народа «должны сами работать, сами исполнять свои законы, сами проверять то, что получается в жизни, сами отвечать непосредственно перед своими избирателями».

Все зримо и слышимо ему в этих вот раскинутых перед ним на столе широких и расчерченных на столбцы листах отчета. Ташолка, Борковка, Татарские Выселки... И старший агроном Ново-Гореевской МТС Слащев с красным и рыхлым от частых выпивок лицом, в очках, у которых уже года полтора левое стекло с трещинкой; и расторопный и оборотистый председатель колхоза «Луч коммунизма» Стрельцов; и умница и работяга врач Ливанова, искоренительница трахомы и малярии в районе; и Анна Андреевна Лучкова, мать восьмерых детей, из которых старшему двадцать четыре года, а младшему полтора, веселая, работящая; надо бы поскорее выехать и вручить ордена — ей и Ереминой Анисье Петровне из «Пятилетки в четыре года»...

Но вот лицо Бороздина становится хмурым. Отложил мундштук с папиросой, подпер щеку рукой. В колхозах Радушное, имени Клары Цеткин и Лыняевке все лошади переболели авитаминозом. Еще бы, когда всю зиму кое-как на соломе перебивались! Две тысячи поросят «вывели в расход» по району, а теперь сами покупать поедем к соседям в смежную область... С молодняком вообще худо. Ловчат: ради того, чтобы числились «головы», покупают полудохлых телят. Вот тебе и увеличивай поголовье за счет продуктивного скота! А станешь шерстить того-другого из председателей, озлится, утупится в землю: «Ну что ж, Максим Петрович, вызывайте! Я и на бюро то же самое отвечу, что и вам: у меня земли-то две тысячи четыреста га, а работоспособных всего-навсего восемнадцать душ, — ну, что я сделаю?» «Да! — размышляет над листами отчета председатель. — На все попреки ответ один: безлюдье, рабочих рук не хватает в колхозе, уходит народ в города, а тут Гидрострой под боком: выкачивает всех, кто помоложе да посильнее. А о механизаторах — о тех уж и говорить нечего: в МТС на два трактора по одному трактористу осталось!..»