На большой реке

У Марьина вошло в привычку, отказывая в чем-либо посетителю, жалобщику, собеседнику, заканчивать разговор такой фразой: «Давайте будем на этом разговор кончать!» Произносил он ее на самых низких басах.

С постоянно бытующими на стройке инструкторами обкома он бывал резок или молчаливо-загадочен. «Поговорю с Москвой». Порою даже и их обрывал он своим излюбленным: «Давайте будем на этом разговор кончать!»

9

Со двора, из-под самых окон Бороздиных, донесся сдержанный гудок — сигнал остановившейся машины.

Максим Петрович, успевший только что побриться, обернулся к жене и, показав на окно, сказал:

— Ну, вот! Это он, Зверев. А ты говорила: куда, мол, ты так рано поднялся?

А на лестнице уже тяжело ступал кто-то, поднимаясь явно к Бороздиным.

Наталья Васильевна поспешно открыла дверь.

— Пожалуйста, пожалуйста! — послышался из прихожей ее приветливый голос. — Он уже ждет вас.

И вдруг недоумевающий, чуть ли не испуганный возглас:

— Ой, да кто это?

Вышел в коридорчик и Бороздин. Вглядываясь в гостя, он включил свет.

Какой-то громоздко-большой мужчина в брезентовом плаще, толстолицый, загорелый, радушно ухмыляясь, пробасил:

— Не узнаете?.. Ай-ай-ай!.. А еще говорите, Наталья Васильевна, что он ждет меня!..

Он захохотал.

Туг они узнали его: это был Кулагин Олег Степанович, бывший заместитель Бороздина по райисполкому.

С Кулагиным Бороздины не видались с 1952 года, с того злосчастного осеннего вечера, когда был арестован Максим Петрович.

Жена Кулагина, впрочем, забегала не раз попроведать Наталью Васильевну в те черные для Бороздиных дни, но всегда тайком от мужа и всегда просила не проговориться ему об этом при встрече.

Поздоровались. Гостя пригласили в комнату, усадили за стол. Начались, как всегда в таких случаях, отрывистые, смущенные и мало связанные друг с другом воспоминания, всматривались друг в друга, говорили раздумчиво: «Да-а!.. Много воды утекло!» Расспрашивали о семье, о давних общих знакомых, покачивали головой и снова смолкали.

По внешности Кулагин совсем почти не изменился, разве что потолстел еще больше, а так это был все тот же утробистый силач-великан, блондин с грубовато-мясистым, тщательно выбритым лицом, с густым голосом.

И Бороздин сказал в ответ на его замечание, что не узнали, мол, стало быть, годы-то не проходят даром:

— Нет, как тебя не узнать, Олег Степанович, ты все такой же богатырь-красавец. Ну? Слыхал я, в Средневолжске подвизаешься?..

— Да, — отвечал Кулагин. — Инспектирую сельпо по всей области.

— Дело хорошее, дело хорошее. Инспектируй, да построже, — промолвил Бороздин. — В вашем деле, ох, как строгость и порядок нужны!.. — Добре знал он своего бывшего помощника, и не лежало у него сердце к этому человеку. Сперва, в первый год работы в райисполкоме, Олег Кулагин проявил было себя как расторопный, быстро понимающий обстановку и неутомимый работник, и Бороздин похваливал его в райкоме. Потом (это было уже перед самым арестом Бороздина) на Кулагине повисло партийное взыскание: хозяйственный и самоустроительный не в меру, он ославил себя в районе тем, что, ведая переносом затопляемого города на новое место, в первую очередь построил себе самому добротную усадьбу из двух перенесенных домов, с крепкими надворными службами: баня, погреб, хлев и гараж. Возделал и насадил огород с парниками и фруктовый сад и все это загородил высоченным забором, да еще с колючей проволокой.

Народу это не понравилось. Вопрос о Кулагине рассмотрен был на бюро. В итоге — освобождение от работы и выговор с занесением в личное дело.

Кулагины вынуждены были уехать. Они «перебазировались» в Средневолжск.

— Ну, каково работаешь? — спросил Максим Петрович гостя.

Олег Степанович принялся расхваливать свою работу:

— Ну, разве сравнить! Теперь я сам начальство, да и большое: персональная машина, ну, и все прочее... А исполкомовская работа, она же все силы выматывала. Чувствуешь, бывало, к вечеру, как сила из тебя выгорает: все равно, что керосин из лампы!

Бороздин усмехнулся.

— Ну, — сказал он, кивнув на объемистый корпус гостя, — из этой лампадочки маслице долгонько не выгорит!

Вставила слово и Наталья Васильевна:

— Какой был — такой и остался. Над вами время не властно!

Кулагин помолчал. Видно было, что он доволен.

А потом сказал, сокрушенно вздохнув и жалостно посмотрев на Бороздина:

— Не во времени дело. Разве годы старят? Ты, Максим, скрывать не стану, сильно постарел. Пожалуй, не вдруг бы и признал тебя, если бы на улице встретил... Глаза только прежние: горят... Да-а! — И, опять вздохнув, закончил: — Подержали недолго, а коготки знать! Нечего сказать, наградили! А ведь как же ты работал — ни себя, ни других не щадил!

Наступило молчание.

Наталья Васильевна, хмуро потупясь, кусала губы и то приподнимала, то вновь опускала крышечку чайника.

Бороздин резко встал.

Кулагин удивленно глянул на него.

— Ну, вот что, гостенёк, — произнес Бороздин как будто и спокойным голосом. — Посидел, и хватит: пора и честь знать! Давай, давай, давай! — добавил он попросту и взял при этом Олега Степановича под локоток.