На большой реке

Тот обомлел. Лицо у него налилось кровью. Он отшатнулся на стуле, уставясь на Бороздина. Не верил он, что это к нему.

— Максим, ты с ума сошел?! — вырвался у него хриплый возглас.

— Ты что, не слышишь?! — закричал Бороздин. — А ну?!

Кулагин поднялся на ноги, глянул на хозяйку.

— Наталья Васильевна, он у вас... — начал было он с гневной важностью, но договорить ему не пришлось.

— Ну, не хочешь добром!.. — И Бороздин в неистовом гневе схватил его за пиджак и выставил в коридор, а оттуда, распахнув ударом ноги дверь, прямо на лестницу: затрещали перила.

Слышно было, как шлепнулся выброшенный вслед гостю плащ его.

Бороздин вернулся в комнату, тяжело дыша, руки тряслись.

Никогда, никогда еще в жизни своей не видала его таким Наталья Васильевна. Ей стало страшно за него.

— Ну, успокойся ты, успокойся! Максим, Максим! — повторяла она, хватая его за руки. — И в самом деле, с ума ты, что ли, сошел?

Он отбросил ее руку.

— Отстань! — выкрикнул он. — Много ты понимаешь!..

И опять, словно бы Кулагин все еще стоял перед ним, он выкрикнул с гневом и отвращением:

— Ах ты, утроба несчастная!.. Сострадатели!.. Жалельщики!..

10

Серый осенний рассвет. Но уже готовятся к выезду на линию. Обширнейший двор АТУ ярко освещен. Хлопки и нетерпеливый рокот выстроившихся к выезду самосвалов. Стальные емкие кузова тяжеловесных «ЯЗов», «МАЗов» и «ЗИСов», как их ни чисти, ни мой, хранят на своих бортах белесые потеки бетонной смеси.

Запах солярки и бензина пробивается сквозь свежесть утра.

Слышатся мужской хохот, шутки, а порою и перебранка.

У некоторых машин еще идет последний крепеж и смазка, проверка тормозов и всевозможные там подтяжки. Звякает металл о металл.

Здесь, на осмотре, и электрик, и аккумуляторщик, и диспетчер, и начальник АТУ, и, наконец, парторг Бороздин.

До выхода машин остается еще около часу.

Парторг беседует с людьми, беседует и о производственных делах, и о личных, и о международном положении.

Особый разговор с комсомольцами, с молодежью. Чем ознаменуют они 35-ю годовщину выступления Ленина на III съезде комсомола?

Перекинется словечком с партгрупоргами и агитаторами.

Вот Бороздин круто оборачивается к белому, под шиферной крышей, одноэтажному домику и указывает на большую алую полосу призыва: «Навстречу XX съезду КПСС!»

А чуть пониже взывает плакат: «Гидростроевец! Помни! 10 октября — наполнение котлована здания ГЭС!»

— Сейчас что? — говорит Бороздин. — Сейчас вся наша агитация и пропаганда — острием сюда! Тревогу надо поднять в его душе, тревогу: сроки проваливаем! Нет у нас с вами более великой, более неотложной задачи, как перекрыть Волгу! Так и говорите прямо: либо позор, либо честь!

И эти его слова, призывно, страстно и бодро кинутые им, ударяют в сердце куда сильнее, чем если бы он выступил сейчас с пламенной речью, оснащенной самыми гордыми и разительными цифрами.

Не беда, что бороздинские «семинары» агитаторов зачастую происходят под открытым небом, например где-либо на эстакаде бетонной, водосбросной плотины, откуда открывается на обоих берегах Волги поистине неописуемая, заставляющая изнемогать слово дивная панорама всей величественной стройки, близящейся уже к завершению.

Проводит он эти семинары и по воскресеньям, в виде экскурсий на правый берег, в Лощиногорск, на «Большой котлован» — котлован здания ГЭС.

Обычно Бороздин со своими совершает тогда восхождение на Богатыреву гору: оттуда еще виднее, еще грандиознее, и тогда дух захватывает у того, кто смотрит, — у всех этих людей, сознающих что и его сила, и его самоотверженный труд, и его разумение вложены в эти миллионы кубов земли и бетона, в эти сотни тысяч тонн стальных конструкций и арматуры, которые уже стали зданием ГЭС.

И ширятся и ширятся тогда крылья духовной мощи у каждого, кто стоит на Богатыревой горе, и мнится тогда она ему Горою Света!..

— Товарищ Бороздин, — слышится чей-то откровенно смущенный голос. — Вот все слышу по радио: «Дух Женевы, дух Женевы». А кто она такая — эта Женева?..

Шоферы и слесари хохочут. Сыплются непрошеные, подсоленные грубоватой шуткой объяснения:

— А ты что, письмецо ей хочешь послать: так, мол, и так — я слесарь шестого разряда, заработок имею приличный, года рождения такого-то?..

Задетый огрызается.

— Брось трепаться!.. По себе судишь: «заочницам» своим уж счет потерял. Как где про знатную доярку прочтешь или ткачиху, сейчас ей письмо строчишь, да еще и карточку свою прилагаешь... Я про серьезное спрашиваю.

Бороздин унимает ребят и коротко, просто объясняет, что такое «дух Женевы». Он не забывает попутно пожурить вопрошавшего за то, что тот не читает газет.

Шофер оправдывается:

— Да когда тут читать? Только до постели дотянуться!

Товарищи поправляют его:

— Брось заливать! Поменьше бы квадратно-гнездовым способом увлекался, было бы время и на газеты.

Бороздин усмехается: ему-то уж известно, что распить поллитровочку «квадратно-гнездовым» — это значит распить ее в складчину, вчетвером.