На брегах Невы

В море адмирал уже давно не ходил — воевал на суше. Уединившись в своём особняке на Фурштадтской улице, написал он «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». В «Рассуждении» заявлял, что языком русской литературы должен быть церковнославянский, язык церковных книг, что иностранные слова, вошедшие в русский язык, надо заменить другими, собственного изготовления: например, галоши — мокроступами, тротуар — топталищем, бильярдный кий — шаротыком и так далее, в этом роде.

Видя, что русская литература идёт по другому пути, Шишков и его приверженцы объявили войну тем писателям, которые не разделяли их взглядов. Шишковисты, не долго думая, нарекли их якобинцами, и, по меткому выражению Василия Львовича Пушкина, уверяли:

Кто пишет правильно и не варяжским слогом,
Не любит русских тот и виноват пред богом.

Особенно нападали шишковисты на Карамзина, на его мирные чувствительные творения, которые выдавали чуть ли не за революционные прокламации. А всё потому, что Карамзин указал другим опасный путь, стараясь писать легко, понятно, вводя новые слова. Такие, например, как «переворот». А от переворота на бумаге недалеко и на деле, — полагали шишковисты. И хотя Карамзин давно уже отошёл от литературы, посвятив себя истории, и ни о каких переворотах не помышлял, его враги не унимались. Стоило ему получить от царя орден за исторические труды, как к министру просвещения летел злобный донос:

«Ревнуя о едином благе, стремясь к единой цели, не могу равнодушно глядеть на распространяющееся у нас уважение к сочинениям г-на Карамзина, — писал плохой поэт сенатор П. И. Голенищев-Кутузов. — Вы знаете, что оные исполнены вольнодумческого и якобинческого яда… Карамзин явно проповедует безбожие и безначалие. Не орден ему надобно бы дать, давно бы пора его запереть, не хвалить его сочинения, а надо бы их сжечь».

Шишковисты действовали скопом, пользовались поддержкой правительства. Ещё в 1811 году объединились они в общество со старинным названием «Беседа» — «Беседа любителей русского слова».

«Любители» были все чиновные и знатные: князья, графы, министры, митрополиты, советники тайные, статские… Возглавил «Беседу» всё тот же Шишков. Только двух больших писателей удалось ему привлечь — престарелого Гаврилу Романовича Державина да Ивана Андреевича Крылова. Остальные же беседчики не блистали талантами. На заседаниях их общества мухи мёрли от скуки. И Иван Андреевич Крылов, который не раз засыпал под чтение од и трагедий, метко высмеял «Беседу» в своей «Демьяновой ухе». Он советовал беседчикам уметь вовремя помолчать.

Но куда там! Шишковисты рвались в бой. Один из самых рьяных — князь А. А. Шаховской — в комедии «Липецкие воды» намарал пасквиль на Жуковского, представив его в виде жалкого балладника Фиалкина.

Карамзинисты не стерпели. Тогда-то для борьбы с «Беседой» объединились несколько молодых литераторов в дружеский кружок «Арзамас».

В «Арзамас» вошёл цвет тогдашней литературы: Жуковский, Батюшков, Денис Давыдов, Вяземский, дядя Пушкина Василий Львович и, наконец, сам юный Пушкин.

Когда родился «Арзамас», Пушкин был ещё в Лицее. Но по рассказам Жуковского и других друзей знал всё о кружке. И всё ему нравилось: боевой дух арзамасцев, их весёлые затеи. А затей было множество. Пушкин смеялся до слёз, слушая, как принимали в «Арзамас» его дядю Василия Львовича, когда тот приезжал из Москвы. Всё это придумал Жуковский. Сперва Василия Львовича положили на диван и завалили шубами, устроив ему «шубное прение» в память о поэме беседчика Шаховского «Похищенные шубы». Василий Львович «прел», а Жуковский говорил над ним речь:

— Какое зрелище пред очами моими? Кто сей обременённый толикими шубами страдалец? Не узнаю его! Сердце моё говорит мне, что это почтенный друг мой Василий Львович Пушкин… Потерпи, потерпи, Василий Львович!.. Да погибнет ветхий Василий Львович! Да воскреснет друг наш возрождённый Вот! Рассыптесь, шубы! Восстань, друг наш! Гряди к Арзамасу! Путь твой труден. Ожидает тебя испытание!

Путь бедного Василия Львовича в «Арзамас» был действительно не лёгок для человека таких лет и такой комплекции. Его ожидали ещё испытания. После «шубного прения» завязали ему глаза и водили с лестницы на лестницу, пока не привели в комнату, где стояло чучело, изображавшее славянофила. Тут испытуемому развязали глаза, дали лук и стрелу и велели поразить недруга. Василий Львович выстрелил. Одновременно с ним кто-то выстрелил из пистолета. Это стрелял холостым мальчик, спрятанный за чучелом. Чучело упало, а вместе с ним и Василий Львович.

Ещё пришлось Василию Львовичу «облобызать Сову правды», «умыться водой потопа» и, держа в руке мёрзлого арзамасского гуся, выслушать приветственные речи своих собратьев по кружку.

По сравнению с «Беседой», в «Арзамасе» всё было наоборот. Там — надутость и скука, здесь — простота и весёлость. Само название кружка подчёркивало это.