На бурных перекатах

Иван невольно вздрогнул и надолго замолчал.

– Не выйдет, – сказал он наконец. – Зачем она тебе?

– Это мне гарантия. Ей ведь сейчас ничего не грозит. Клянусь, с ней ничего не будет, если мы держим слово. Но если сдашь меня Охриму, я придумаю, под каким соусом сдать ее ему же. Это ведь так ясно. За религию тоже по головке не гладят.

– Утопающий хватается за соломинку, – пробормотал Иван. – У меня нет выхода. Я согласен. Запоминай: Балацкое, немецкая колония Данциг. Там спросишь ее. Когда дашь оружие?

– Когда проверю адрес. Никто тебя теперь не тронет, потому что теперь работать с тобой буду я. Я должен уговорить тебя подписать заключение. Если с адресом все в порядке – а это два-три дня, я оставляю тебе наган и сообщаю Охриму о твоем согласии. Он придет к тебе со своим протоколом и... Я буду за дверьми, и в случае твоей измены прикончу обоих. Мне терять нечего.

– Мне тоже, – Иван прикрыл глаза. – Постарайся поскорее.

– Постараюсь. Пойду скажу, чтобы тебе дали обезбаливающий укол, – напоследок пообещал Бузыкин.

Уходя, обернулся уже у двери: – Скажи, за что Охрим тебя так люто, а?

– Не знаю. Спроси у него.

– Может быть, и спрошу. Наверное, спрошу.

На третий день сияющий Антон сообщил, что арестованный Нагнибеда согласен подписать протокол.

Только, мол, чтобы сам Онопко пришел. Один, без свидетелей.

– Ну, ты молодец, – расцвел Охрим. – Недаром Семин тебя нахваливал. Давай, пошли быстро.

– Обещание не забыл? – невинно напомнил Антон.

– О чем ты? – уже на ходу обернулся шеф.

– Да кто-то мне звание обещал.

– А-а, ну, это сделаем, сделаем. – И пошутил: – Подписи-то еще нет, а ты уже о награде.

– Будет тебе подпись, – заверил Антон, вышагивая рядом с шефом. – Сто процентов. Слушай, все хочу спросить тебя.

– Ну, говори, – в голосе Охрима слышатся недовольные нотки.

– Вы ведь с Иваном вроде душа в душу жили. Что же...

– А я еще неясно тебе объяснил? – жестко оборвал его Онопко. – Долго соображаешь, однако. Иван – белая кость, примазавшийся к революции враг. Я никогда ему не верил и всегда ненавидел его. И как только он оказал свое настоящее мурло там, в монастыре, с молитвами своими, я больше не раздумывал. Еще вопросы?

– Не-не, – энергично мотнул головой Бузыкин. – Я так и думал.