На бурных перекатах

– Ша, мужики. Был приказ ее убрать, – доверительно понизил он голос. – Это секретное задание Остапа и людей повыше его. Я не должен был выдавать это вам, но обстоятельства вынуждают. Да вы же в курсе, что началась борьба с нэпманами и их пособниками – как врагами революции. Правда, пока негласно.

– Ты врешь, – вскинулся Гурьян, но друзья удержали его. – Не было такого в приказе. Ты мне сам его показывал.

– Письменного – да, не было. Но есть устный, и он важнее письменного, потому что дается на высоком доверии к нам. Скажу больше: о ней вообще никто ничего не должен знать! Почему? Потому что эти богомольцы опаснее самого ярого врага, и выжигать их велено каленым железом! Они уже развращают наши ряды. Меня об этом предупредили, предупреждаю вас и я. Все это сможете проверить сразу же по прибытии в управу, а там уж соглашайтесь или спорьте – дело ваше. Но мой совет: будете держать язык за зубами – будет вам почет и награда. А кто будет ля-ля, тому я не завидую. Еще вопросы есть? – уже построже и погромче спросил он, и с удовлетворением отметил, что его пламенная речь достигла цели: чекисты стушевались и старались не смотреть друг на друга. Чтобы закрепить успех, он наклонился к Гурьяну:

– Все слышал? Теперь слушай сюда: что ты мне плечо за бабу вывернул – прощаю, но за «живодера» ответишь. Чуешь-нет? А то разрыдался тут, как кисейная барышня. Концерт камерный устроил, понимаешь ли.

Гурьян ничего не ответил. Отрешенно уставившись в одну точку, он уже не плакал, а только как-то по-детски вздрагивал. Все, что здесь говорилось, доносилось к нему откуда-то издалека.

– Да он же не в себе, товарищ Бузыкин, – заступился Фрол за него и легонько похлопал его по щеке. – Ну, Гуря, что?

Но тот явно не слышал, о чем его спрашивают.

– Сломался мужик, – отвернувшись, тихо обронил Фрол.

– Нервы у него, – так же тихо поддакнул Грач. – Немудрено после такого-то ранения. Я слышал, увольняют его по здоровью.