На бурных перекатах

– Не может, – эхом откликнулась Дуняша. – Как хорошо ты о Боге стал говорить, братец. Раньше я от тебя такого не слышала. Может быть, нам батюшку позвать, а? Чтобы помолился над ней?

– Нет, пока не надо. Боязно это. Вот как увижу, что никто ее больше не хватится, тогда и позовем. А пока сами будем и ухаживать, и молиться, как можем.

Но своими силами выходить Ксению оказалось невозможно: в сознание она не приходила, соответственно ничего не ела и угасала на глазах. Под утро третьего дня отчаявшийся Гурьян вдруг вспомнил об их с Бузыкиным посещении немецкой слободы. Там среди собравшихся верующих (вернее сказать, согнанных по их приказу) был и один мужчина в белом халате.

Вполне возможно, это был местный врач. Гурьян даже заприметил тот аккуратный домик, в котором размещалась сельская поликлиника. Его так и подбросило на кровати: скорей, скорей туда. Там – верующие, они помогут.

Не мешкая ни минуты, он одолжил лошадей у соседа, пообещав хорошо заплатить, и помчался в слободу.

Слободчане, однако, хорошо запомнили его, и стоило большого труда убедить их, что на этот раз он им не опасен. Что в опасности находится другой человек. Но как только до них дошло, что речь идет о Ксении, недоверие как рукой сняло. И вскоре телега громыхала уже в обратном направлении; позади Гурьяна в ней сидели самый настоящий доктор, Рудольф Ромке, или просто Руди, и две сестры во Христе, с которыми Ксения была наиболее близка.

Трое суток не отходил доктор от своей пациентки, и те же трое суток находились в посте и молитве прибывшие с ним сестры. Узнав назначение поста, примкнули к ним и Дуня с Гурьяном. Ну, то есть с самого его начала. И вечером того дня они привычно молились у постели больной, когда Руди вдруг оборвал молитву на полуслове, услышав тихий вздох Ксении. Она приоткрыла глаза и скользнув взглядом по лицам Дуни и Гурьяна, задержалась на Рудольфе и сестрах. Что-то, отдаленно похожее на улыбку, тронуло ее губы, потом они мелко-мелко задрожали, и, тяжко вздохнув, она вновь забылась. Доктор прослушал ее пульс, и впервые за эти дни улыбнулся.

– Ну, вот, кризис миновал, – устало сказал он. – Самое страшное позади, но будет ли она двигаться – это большой вопрос. На все Божья воля.

Он еще не кончил говорить, а уже разрыдалась Дуня, а за ней и все остальные. И уютная комната тут же наполнилась ликующими возгласами вперемежку со слезами благодарности во славу Господа. Никто из них не скрывал своего неуемного восторга:

– Слава Тебе, наш Небесный Отец, за то, что явил милость и любовь Твою!