– Ровно через неделю. Да мы еще увидимся. Ты не забудь за эти дни проведать Шлеймовича. Ему самому сюда вход заказан, так ты зайди, потолкуй о том о сем. Поддержать надо старого еврея, а то помяли его тут малость. Как бы не обиделся ненароком.
– Он не обидится, – заверил Антон. – У меня средство есть.
– Вот и ладушки. Ты о звании не горюй. Как только все образуется – сразу две шпалы схлопочешь. Мое слово твердое.
– Да я знаю. Потому и не горюю, – соврал Бузыкин.
– И правильно делаешь. Ну, и напоследок: не знаю, обрадую тебя или огорчу, но распрощались мы с твоим Припасенко.
– Как распрощались? – вытянул физиономию Бузыкин.
– Списали его под чистую. Я хорошо знал его, но как-то не замечал изъяна после ранения. А оно, видать, далеко зашло. Похоже, даже с ума его немного сшибает. Радости было, как у ребенка: по земле, мол, соскучился. По работе на ней. Не догадывается парень, что работник-то из него уже никудышний. Видел я заключение врачей: может с год только и протянет. При самом лучшем раскладе.
– Стало быть, правду ребята говорили, – вздохнул Бузыкин. – И где он сейчас? Проститься бы.
– Укатил еще вчера. Ни минуты не задержался, будто ждут его дома не дождутся. Ребята ему материально помогли. Молодцы. Ну и мы от администрации кое-что подарили. Заслужил.
– Он заслужил, – согласился и Бузыкин. Впервые, может быть, в жизни согласился, не покривив душой. – Так я пойду?
– Иди. Да Зяму-то не забудь ободрить.
– Не-не, это я нет.
Пройдет чуть больше недели, и на похоронах Анфисы Ищенко Остап произнесет трогательную речь. Он расскажет, как она бесстрашно кинулась защищать женщину от напавших на нее в порту бандитов. На самом деле те внезапно разодрались между собой, когда она очутилась рядом и закружили ее, как в хороводе. Так и стала жертвой этой пьяной шайки (кто-то в суматохе пырнул ее финкой).
Дальше следовали знакомые слова о беззаветной преданности партии, чистоте помыслов и кристальной честности почившей. Были еще речи, призывавшие в ответ на ее смерть еще теснее сплотиться, утроить бдительность и поднатужиться, засучив рукава, чтобы ускорить темпы приближения светлого будущего. Была и скорбная, торжественная музыка, не было только слез. Даже скупых мужских не было. Ни один мужик, в том числе и сам Кадченко, как ни старался, не сподобился выдавить. Да-а, тягостна, скучна и неблагодарна ты, юдоль партийная...
–*–*–*–