На бурных перекатах

– Примерно. Ну, а что тут такого? Приказано было врагов народа ликвидировать, я и ликвидировал. Но остальное Мамай выдумал, чтобы подозрение от себя отвести. Неужели, товарищ Шклабада, вы больше верите этому домушнику, чем мне? – Бузыкин изо всех сил пытался принять обиженный вид.

– Чем тебе, как кому, уточни. Как чекисту? – сузил глаза следователь. – Может, еще скажешь – честному?

А что, биография у тебя, и правда, вроде бы вполне. Но именно, что вроде, а? Подожди, сейчас еще кое-что тебе покажу. – Он достал из стола какую-то фотографию и положил перед ним: – Ну-ка, полюбуйся.

Антон еще не увидел, но каким-то шестым чувством догадался, что это было. И горло перехватили спазмы, лоб покрылся испариной, а противная дрожь охватила все тело, мгновенно парализовав его и так-то уже пошатнувшуюся волю. Дрожащей рукой он взял фотографию, на которой был изображен в немецкой форме.

Запираться не было смысла.

– Откуда она у вас? – просипел замогильно. Перед глазами уже маячила камера в подвале «дома Рабиновича», и заныли все зашибленные в прошлый раз части тела.

– А ты сам как думаешь?

– Без понятия. Я ведь вроде бы все уничтожил. Поверьте, меня насильно заставили. Те, кто дал ее вам, это знают.

– Те – да. И я знаю, и верю. А вот наши с тобой коллеги не знают и не поверят. Или попробуешь их убедить?

На Бузыкина было жалко смотреть. Теперь он по-собачьи преданно ловил каждое слово следователя и всем своим видом выказывал готовность ответить на любой вопрос.

– Бумаги художника здесь, где я квартирую. Я взял их с собой, потому что, и правда, хотел кому-нибудь

отдать. Только занесите в протокол, что это я сам... Можем сейчас же поехать за ними.

– Вот это разговор. Почему не отдал Остапу?

– Боялся, что сразу же уберет меня. Сами знаете...

– Это ты правильно боялся, дружище. Так бы оно и было. Он и сейчас говорит, что к убийству Полуяровского не имеет никакого отношения. Приказа-то он не издавал, а слова к делу не пришьешь. Кто их, кроме тебя, слышал? То-то и оно. Чуешь, чем пахнет?

– Чую, – содрогнулся Антон. – Теперь с живого шкуру сдерут.

– Ты очень невнимательный, друже, – усмехнулся Шклабада. – Иначе запомнил бы, что я хочу вытащить тебя из этого дерьма. Вот теперь и спроси меня, почему я так переживаю за тебя и рискую собственной башкой больше, чем твоей? Ты спроси, спроси.

– Почему? – еле слышно прошептал Бузыкин.