На чаше весов (СИ)

— Ох, Агата. Не надо меня идеализировать. Я далеко не ангел. — Возражает Вероника, горько усмехнувшись. — Когда Кирюша был болен, и врачи утверждали, что у его порок сердца неоперабельный, я из кожи вон лезла, чтобы спасти ему жизнь, чтобы доказать обратное. Мне не к кому было обратиться за помощью…

С сочувствием смотрю на Веронику.

Часть этой истории мне уже известно.

Обеспеченная, красивая, холеная женщина, жена богатого и уважаемого человека, но, к несчастью, бракованная. Бесплодная.

У нее было все, деньги, слава, даже власть. Но не было у нее одного — счастья.

Ни деньги, ни слава не затыкали зияющей в груди пустоты, и в какой-то момент сдавшаяся и отчаявшаяся Вероника, принялась их заглушать алкоголем и наркотиками. Сначала была травка, потом кокаин. В пьяном угаре жизнь кажется вполне сносной. Алкоголь, щедро сдобренный хорошей порцией кокаина, мягко заполняет любую душевную пустоту, затягивает ее ласковым туманом, он продлевает существование и позволяет не свихнуться.

Муж пытался ее лечить, возил от одного врача к другому, от одного психолога к следующему. Он честно старался ее спасти, но очень скоро сдался. Сначала он перестал с ней спать. Затем целовать, уходя на работу. А после и вовсе разговаривать. Ему было стыдно за нее, ему было противно. Ему надоело возиться с ней, и он завел любовницу. Вероника понимала — это было начало конца. Очень скоро эта девушка забеременеет, и бракованная Вероника отправится на помойку за ненадобностью.

В тот день, когда Вероника узнала о новом увлечении мужа, она отправилась в бар. Нашла там самого красивого мужчину и переспала с ним. В тот вечер она не пила, не было необходимости. Она упивалась чувством торжества, чувством справедливой мести. Она мстила мужу, мстила всем клятвам и брачным обетам, она смеялась над ними и танцевала на их пепелище.

Она думала, что поступила справедливо, но муж справедливым ее поступок не счёл.

Она сама призналась ему в содеянном через пару недель.

Муж выгнал ее со скандалом, без гроша в кармане. Голую и босую. С позором.

Но тогда ей было уже все равно. Она шла по улице, прижав к груди, тест-полоску с положительным результатом, и на ее лице цвела широкая улыбка. Тот день, день, который должен был бы стать концом ее жизни, стал началом чего-то нового. Настоящего.

Вероника вернулась в свою крохотную однушку, пошла на работу в простую городскую больницу, медсестрой, перебивалась с хлеба на воду, но более богатой она не ощущала себя никогда.

День, когда родился Кирилл, стал одновременно и самым счастливым и самым несчастным. Появление на свет сморщенного кричащего чуда затопило женщину волной бесконечной любви, но поставленный почти в тот же день страшный диагноз выбил почву из-под ног. Неоперабельный порок сердца. Мальчик долго не проживет.

— Денег у меня тогда не было, и мне приходилось делать… гнусные вещи. Сейчас об — этом даже вспоминать страшно… И стыдно… Не хочу тебя пугать. — Горько вздохнув продолжает Вероника. — Но тогда, поверь, если бы меня попросили умереть, я бы умерла, ограбить — ограбила бы, убить — я бы убила. Я бы пошла на убийство ради спасения своего ребенка. На что угодно пошла бы…

Вероника говорит, а я чувствую, как волосы у меня на загривке встают дыбом. Не от того, что говорит она какие-то ужасные вещи, нет. В глубине души я могу ее понять. Внутри меня происходит что-то странное. Будто какое-то озарение трепещет где-то на краю подсознания, нечто очень важное, но я пока не могу ухватить его за хвост и рассмотреть. В памяти почему-то всплывает Матвеев и его слова. Хотя нет, даже не слова, скорее ощущение. Чувство боли, тревоги и наконец торжества, когда он говорил о своей дочери. Что-то очень похожее на то, что сейчас чувствует Вероника, говоря о своем сыне.

Есть в этом что-то общее, но я никак не могу выстроить логическую цепочку…

— Больше года я пыталась справиться со всем этим сама, ездила по врачам, занимала у всех, у кого только могла, влезала в кредиты. Побиралась, как нищебродка. Даже у бывшего мужа пробовала просить. — Продолжает рассказ Вероника. — Он, конечно, не дал. Тогда я решила попытать счастья, и принялась искать отца Кирюши. Я знала только его имя и то, что он следователь. Не густо, да? — Усмехается женщина. — Искала я его полгода. В итоге он сам меня нашел. Уж слишком озадачил его пристальный интерес какой-то неизвестной тетки, которая все ходит по отделениям полиции да выспрашивает лейтенанта Вадима. — Вероника смеется.

Я улыбаюсь в ответ.

— И что же дальше?

— Рассказала ему что к чему. Но знаешь… тогда я уже не питала особых надежд. Да и Вадим, сама понимаешь, не походит на человека отзывчивого, — ухмыляется Вероника, — но именно Вадим мне и помог. Сначала он заставил моего мужа, уж не знаю каким-таким образом, поделить совместно нажитое имущество. А затем привез сюда японца…

Вероника застывает, погружаясь в воспоминания. Несколько минут сидит с отсутствующим взглядом, затем тихо добавляет, глядя куда-то в сумерки за окном: