На чаше весов (СИ)

Прижавший нас справа черный автомобиль с тонированными стеклами, врезается в боковую дверь. Машина прижимается к разделительному отбойнику. Я слышу скрип, хруст сжимаемого железа, свист, ругань Тимура.

Вжимаю голову в плечи.

Резко выкрутив руль, Тимур жмет на газ, вырывается из захвата, но автомобиль таранит нас сзади.

Я в панике сжимаюсь, вертя головой туда-сюда.

Что происходит? Что происходит???

Сердце грохочет, как ошалелое, но я не слышу его ударов, лишь чувствую, как разрывается грудная клетка.

Слишком шумно. Слишком страшно.

Разделительная полоса исчезает, конфигурация дороги меняется, в это же время черный автомобиль снова обходит нас справа, заставляя выехать на встречку.

Как в замедленной сьемке замечаю, как тонированное окно опускается.

Последнее, что я вижу, — это смотрящее в мое лицо дуло пистолета.

Не успеваю ни о чем подумать. Не успеваю что-либо предпринять.

Яростный шум сливается в один сплошной гул.

Машина виляет. Я слышу хлопок и чувствую резкую боль где-то в районе шеи.

Больше не вижу. Темнота в моих глазах разрезается лишь редкими яркими вспышками.

Я слышу чей-то крик, но не знаю кому он принадлежит.

Я не могу сделать вдох.

Автомобиль бросает из стороны в сторону, затем заносит, переворачивает.

Меня швыряет по салону. Я бьюсь головой, ломаю ребра. Я отчетливо слышу хруст своих костей.

Не могу дышать. Хриплю, прижимая руку к шее, откуда быстро вытекает моя теплая кровь. Мне так больно, будто во мне полыхает яростное пламя. Оно разрывает мое тело на куски, жжет. Тело больше не слушается. Глаза не открываются.

Уши закладывает противным свистом. А потом все… Шум утихает.

Наступает тишина.

Оглушительная, мучительная тишина.

Наверное, это все, конец. Вот она, какая, смерть. Тихая. Пустая. Полная одиночества.

Перед моими глазами не проносится вся моя жизнь.

Единственное, что я чувствую перед тем, как уйти, это сожаление.

Сожаление о том, что умираю я именно тогда, когда только-только захотела жить.

Глава 44

Вадим.

Когда на одной чаше весов лежит жизнь одного человека, а на противоположной жизнь человечества, думать о том, какая сторона перевесит, не приходится. Ни законы физики, ни человеческие законы не дадут тебе сомневаться. Ты выберешь то, что важнее. Разве это не очевидно?

Мне казалось это очевидным. Бесспорным. Аксиомическим. До некоторого времени. До того момента пока я не понял, что меньшинство, вопреки всем законам, начинает перевешивать, когда к нему добавляются твои личные интересы. Пока я не осознал, что, если исчезнет одна конкретная жизнь, на жизни всего человечества мне будет глубоко насрать. Очень-очень глубоко насрать.

Жаль только цена этого осознания слишком дорого мне обходится.

В коридоре больницы, рядом с операционной, где я сижу уже восемь часов, стоит такая невыносимая тишина, что хочется удавиться. Я в сотый раз тру свое лицо, будто надеясь, что этими дурацкими движениями, сотру удручающую картину перед своими глазами. Я смотрю на свои руки и вижу, что они дрожат. Не помню, чтобы мои руки когда-нибудь дрожали.

В коридоре снова появляется Миттер. Он не сидит около операционной, так, как это делаю я. Он то появляется в коридоре, то исчезает. Бродит туда-сюда, как тупой зомби, хромая на правую ногу, и прижимая к себе сломанную руку в гипсе.

На лице лишь несколько ссадин. Сломанная рука, да ушиб колена. Зато Агату провернуло, как в мясорубке.

Говорил, что сможет о ней позаботится… Мудак не позаботился даже о том, чтобы она пристегнулась, садясь к нему в машину.

Миттер молчит. Только сопит и многозначительно вздыхает в мою сторону.

Его вздохи меня бесят. Его молчание меня бесит.

Меня бесит его интеллигентное бездействие. Он винит меня во всем происходящем, но не говорит ни слова. Миттер ограничивается лишь укоризненными взглядами. А мне хочется, чтобы он подошел и вколотил мою рожу в стену. Чтобы его кулак вкрутился в мое солнечное сплетение, вышиб дух, сломал ребра. Я бы даже не стал сопротивляться. Я бы принял его удары с улыбкой на лице. Но мудак слишком воспитанный, или слишком трусливый, чтобы проявлять свою злость таким примитивным способом. Своими тупыми взглядами он пытается убить меня морально, не зная, что морально я, и без его содействия, уже убит.

Сегодня рухнуло все, за что я боролся. И на грани разрушения то, за что мне следовало бы бороться сильнее, не будь я так глуп. Матвеев утром найден мертвым в своей камере. Агата уже несколько часов лежит на операционном столе, без каких-либо гарантий на благоприятный исход операции.

И в первом и во втором есть моя вина. И первое и второе, я уверен, связано между собой.

Агата говорила с ним вчера. Я не знаю, что он ей сказал. Я не знаю, что между ними произошло. Но она совершенно точно, что-то выяснила.

«Вадим, позвони мне, как только сможешь. Срочно. Это очень важно. Я знаю, кто за всем стоит. И… возвращайся скорее».