На день погребения моего (ЛП)

По винтообразному пандусу — точную геометрию было сложно вычислить в изощренной структуре тени, частью которой он казался — скользя, спустилась вереница молодых женщин в черном, так бесшумно, что можно было услышать даже их осторожное дыхание, без шляп, без румян, волосы собраны в строгий пучок и заколоты так впритирку, что они могли бы оказаться неоднозначными мальчиками, глаза огромные и загадочные, на губах то, что наш Университет не замечает как «жестокие улыбки», не без элемента эротики.

— Слушайте, — пробормотала Лорелея, слегка дрожа. — Мне понравилась вон та.

—  Одежда или девушка, — поинтересовалась Ноэллин.

— Все они — ничего особенного, — хмыкнула Фауна.

— О, Фауна, ты склонна к резким суждениям. А вон та, они идут почти рядом, всё время бросает на тебя такие пламенные взгляды, разве ты не заметила?

Да, а потом в примерочных оказалось, что эти надменные манекенщицы работали здесь еще и портнихами для подгонки. Яшмин, Фауна, Ноэллин и Лорелея в своих корсетах, чулках и нижнем белье оказались отданы на милость корпорации «Бесшумные платья», которая подкралась к ним с измерительными рулетками и странными чрезмерно большими циркулями, и без преамбул приступила к наиболее интимным измерениям. Протестовать было бесполезно.

—Простите, я действительно знаю свои параметры, и мои бедра, конечно, не столь огромны, как вы тут написали, даже если это в сантиметрах...

 — О, пожалуйста, зачем мои ноги с внутренней стороны, если снаружи длина та же самая...а сейчас вы щекочетесь, ну, может быть, не щекочетесь, но...хм...

Но их истязательницы продолжали свои действия в решительном молчании, обмениваясь многозначительными взглядами, иногда устанавливая зрительный контакт с девушками, что часто вызывало растерянность и румянец, хотя случайному или тайному наблюдателю было бы сложно судить об уровне невинности в комнате.

Яшмин показалось, что секрет платья Снэззбери — в подкладке, можно сказать, в точной микроскопической мелкозернистой структуре саржи, которая после проверки оказалась далека от единообразия переплетения нитей — скорее, достаточно разнородной, от точки к точке на данной поверхности, расширенная матрица, каждый из входов которой — коэффициент, описывающий, что происходит под ткацким станком...эти мысли поглотили ее полностью, потрясение можно было сравнить с пробуждением, она с подругами оказалась на вершине огромного Колеса обозрения на выставке в Эрлс-Корте, триста футов над Лондоном, в кабине размером с городской автобус тридцать или сорок других пассажиров, оказавшихся британскими отдыхающими, все деловито едят сосиски в тесте, морских улиток и пироги со свининой, которые достают из больших плетеных корзин.

— Мы не движемся, —некоторое время спустя пробормотала Фауна.

— Полный оборот занимает двадцать минут, — сообщила Яшмин. — Так что каждая кабина может остановиться на вершине.

—  Да, но наша кабина здесь уже по крайней мере пять минут...

 — Однажды кабина застряла здесь на четыре часа, — объявил человек с явно пригородной наружности. — За причиненное неудобство мои дядя и тетя, тогда встречавшиеся, получили по пятифунтовой банкноте в руки, прямо как в песне, так что, получив кругленькую сумму, они заскочили в первый попавшийся магистрат и сделали дело. Вложили деньги в акции Китайско-Турецкой железной дороги и никогда в этом не раскаивались.

— Не хотите ли кусок заливного угря, — один из искателей приключений размахивал перед лицом Ноэллин куском любимой закуски для пикников.

—Думаю, нет, — ответила она, собиралась добавить: «Вы сумасшедший», но потом вспомнила, где они находятся и как нескоро, похоже, вернутся на земную твердь.

  — Смотрите, вон там Уэст-Хэм!

 — А там Аптон-Лейн!

 — Там несколько парней в бордовом и голубом!

  — Пинают что-то туда-сюда!

После Чикагской выставки 1893 года мир вдруг сошел с ума от крупномасштабного вертикального вращения. Цикл, как размышляла Яшмин, мог лишь казаться обратимым, поскольку, поднимаясь на вершину и опускаясь вниз, объект будет меняться «вечно». Не так ли. После этого она перешла к вопросам арифметических операций над абсолютными значениями чисел и их связи с проблемой Римана, а со временем — к началам системы рулетки, об этом еще узнают ее бывшие домовладельцы и сомелье, и другие носители волчьей лиминальности, она станет воплощением чуда и отчаяния для менеджеров казино по всему Континенту.

Провожать ее на вокзал Ливерпуль-Стрит пришли Киприан, Лорелея, Ноэллин и Фауна, группа по уши влюбленных юношей, которых, кажется, никто не знал, и токсично навязчивый профессор Ренфрю, вручивший ей букет гортензий. Были телеграммы, в том числе одна от Харди, замысловатая до степени нечитабельности, но, оставшись одна, она спрятала ее в надежное место в своем багаже. Гортензии выбросила.