На день погребения моего (ЛП)

— Да. Мы встретились и поговорили. Райдер Торн. Он был в Кэндлброу. На семинаре по укулеле. Он читал лекцию о четырехнотном аккорде в контексте вечности, а потом назвал себя Кватернионистом. Мы быстро выяснили, что в равной степени любим этот инструмент, — вспоминал Майлз, — и начали беседовать о том, насколько распространено презрение к музыкантам, играющим на укулеле, пришли к выводу, что к ним относятся практически исключительно как к производителям аккордов — отдельных бессрочных событий, которые, как предполагается, происходят все сразу, а не последовательно. Ноты линейной мелодии идут вверх и вниз по нотному стану, это запись высоты, а не времени, когда вы играете мелодию, вы вводите элемент времени, и, следовательно, бренности. Наше очевидное нежелание расстаться с вечностью высекаемого аккорда заработало играющим на укулеле репутацию безответственных клоуноподобных детей, которые никогда не вырастут.

— Никогда не думал об этом в таком ракурсе, — сказал Чик. — Мне известно лишь то, что определенные звуки лучше, чем пение а капелла.

—  В любом случае, мы с Торном выяснили, что общаемся так же хорошо, как раньше. Словно мы опять в Кэндлброу, только сейчас не так опасно.

  — Ты нас тогда спас, Майлз. Ты всё правильно рассудил. Не говоря уж о...

— Парни, вас всё равно спас бы ваш здравый смысл, — объявил Майлз. — Независимо от того, был бы я там или нет.

   Но его голос был каким-то сбивчивым, Чик научился это распознавать.

—  Есть что-то еще, не так ли.

— Это может быть еще не конец, — Майлз проверял свой стандартный кастет «Друзей Удачи».

  — Что ты планируешь делать, Майлз?

 —  Мы договорились встретиться.

 —  Тебе может грозить опасность.

  — Посмотрим.

Так что Майлз, подав специальное прошение и получив разрешение от Рэндольфа, спустился в гражданской одежде на землю, приняв облик одного из обычных приехавших на день туристов, которые в такой сезон обычно ползают муравьями по раскинувшейся внизу королевской столице, вечной заложнице моря.

Был ясный денек — на горизонте Майлз разглядел угольное пятно лайнера. Райдер Торн ждал его на углу Дамбы у Курзала с двумя велосипедами.

—  Принес свое укулеле, как погляжу.

— Я разучил «сочную» новую аранжировку ноктюрна Шопена, она может тебя заинтересовать.

Они остановились у кондитерской выпить кофе с рогаликами, а потом, крутя педали, покатили на юг, в сторону Диксмёйде, штиль постепенно превращался в бриз. Оживленное утро позднего лета. Заканчивался сезон сбора урожая. Повсюду на тропинках и у каналов толпились молодые туристы, прощаясь с сезоном освобождения от забот и готовясь вернуться в школу и на работу.

Рельеф был плоским, ехать на велосипеде легко, здесь можно было разогнаться до двадцати миль в час. Они обгоняли других велосипедистов — одиночек и веселые туристические группы в униформе, но не останавливались поболтать.

Майлз смотрел на сельский ландшафт, притворяясь, что сбит с толку меньше, чем было на самом деле. Солнечный свет содержал ту же внутреннюю тьму, что и водянистые сумерки прошлой ночью — словно едешь по пространству фотонегатива: долина почти безмолвна, если не обращать внимания на крики сейурусов, запах хмеля, который сушат в печах, лен собирают и вяжут снопы, в соответствии с местными обычаями его не будут вымачивать до весны, сияющие каналы, шлюзы, дамбы и проселочные дороги, молочный скот под деревьями, заостренные и миролюбивые облака. Потускневшее серебро. Где-то высоко в небе был дом Майлза, и то, что он знал о человеческой добродетели, позволяло предположить, что воздушное судно сейчас на посту, вероятно, в данный момент охраняет его.

 — Наши люди знают, что произойдет здесь, — сказал Торн, — мое задание — выяснить, как много тебе известно, если известно вообще.

—  Я всего лишь повар в столовой клуба воздухоплавания, — ответил Майлз. — Я знаю сотню разных рецептов супа. Могу посмотреть в глаза мертвой рыбы на рынке и сказать, насколько она свежая. Я виртуоз в изготовлении большого количества пудингов. Но я не умею предсказывать будущее.

— Попытайся войти в мое положение. Мое руководство считает, что ты что-то знаешь. Что, по-твоему, я должен им доложить?

   Майлз огляделся по сторонам.

— Хорошая страна, но немного неподвижная. Я не расскажу о том, что здесь происходит.

— Бланделл, — сказал Торн, — в Кэндлброу ты мог видеть то, что не видели твои коллеги. Ты постоянно шпионил за нами, пока тебя не раскрыли.

  — На самом деле нет. Зачем мне это.

 — Ты упорно отказывался сотрудничать с нашей программой.

— Мы, может быть, выглядим, как сельские парни, но когда незнакомцы появляются из ниоткуда с предложениями, звучащими слишком хорошо, чтобы быть правдой...ну, здравый смысл еще никто не отменял, только и всего. Ты не можешь винить нас за это, и мы, конечно, не собираемся испытывать чувство вины.

Чем больше успокаивался Майлз, тем более взвинченным становился Торн: