На день погребения моего (ЛП)

 Конечно-конечно, Кита это не касается, очевидно, им нужно время, чтобы побыть вместе, отъезд на носу, такие дела...Получив разрешение, Кит начал спускаться по темной лестнице, неудобно крутой даже для человека умеренной физической подготовки, словно моделью для нее послужило какое-то древнее место встреч вроде римского Колизея, пропитанное имперскими замыслами, обещаниями сражений, наказаний, кровавых жертв — в конце концов он оказался перед резиновой шторой, подождал, пока она таинственным образом отодвинулась и он погрузился в ярчайший свет Нернста на грани белого взрыва, он был там, несомненно, на берегу канала в Дублине шестьдесят лет назад, когда Гамильтон получил Кватернионы из внечеловеческого источника, почти воплощенного в этом свете, мост Бруэм-Бридж удалялся в идеальную перспективу, миссис Гамильтон взирает в смиренном ужасе, сам Гамильтон вырезает на мосту свои знаменитые формулы перочинным ножом, наполовину реальным и наполовину воображаемым, его можно назвать «комплексным» ножом, хотя «реальная» его копия была представлена на обозрение в соседней галерее, посвященной знаменитому «реквизиту» коллективной математической драмы — куски мела, недопитые чашки кофе, даже изрядно помятый платок, который, как утверждали, принадлежал Софье Ковалевской и относился ко времени пребывания Вейерштрасса в Берлине, пример печально известной «поверхности, лишенной касательных плоскостей» Лебега, эксцентричная дальняя родственница семейства функций, непрерывная всюду и нигде не дифференцируемая, которой Вейерштрасс начал великий Кризис, даже сейчас продолжавший поглощать внимание математиков: все — в автономных экспозициях, под стеклянными полусводами, подсветка откуда-то снизу, хранятся в постоянно возобновляемой газообразной среде из чистого азота. Как этот платок пришел в свое безтангентальное состояние? Его неоднократно сжимали в комок в напряженном кулаке? Его развернули, заплакали и высморкались, а потом снова свернули в упругий шар? Была ли это запись, химический мемуар о каком-то необычайном происшествии между отзывчивым профессором и студенткой с выразительными глазами? Где бы они на была, Яшмин вернулась, взяла Кита за руку и некоторое время смотрела на этот убогий сувенир.

  — Она всегда меня вдохновляла, ты ведь знаешь.

 — У вас там всё окей с этим тевтонским богом?

—  Он очень грустит. Сказал, что будет по тебе скучать. Думаю, он хочет сам сказать тебе об этом.

 Она удалилась, в то время как Гюнтер, глаза которого блестели в тени от полей шляпы, приближался к Киту с выражением глубокой, но не бездонной досады. Он должен был отбыть в Мексику для управления одной из семейных кофейных плантаций. Его отец был непреклонен, дяди ждали его прибытия.

— Практически мои края, — сказал Кит. — Если ты доберешься в Денвер...

 — Это наше странное немецкое вертиго, всё в движении, как вода, капающая в раковину, этот незамеченный тропизм немецкого духа ко всем проявлениям мексиканского, где бы они ни возникали. Сейчас Кайзер ищет в Мексике те же возможности нанесения вреда США, что и Наполеон III до него ...несомненно, я ослеплен плачевностью роли, которую мне предназначено играть.

— Гунни, кажется, сегодня тебе не хватает твоего старого доброго апломба...

— Знаешь, ты был прав. В день нашей дуэли. Я был просто еще одним Rosinenkacker на каникулах, потерявшимся в своих банальных иллюзиях. Теперь я должен попрощаться с жизнью, которая могла бы у меня быть, и вернуться на каменистую дорогу — пилигрим в покаянном путешествии. Никакой больше математики для фон Касселя. В конце концов, по этой мировой линии я еще не путешествовал.

—  Гунни, думаю, я был несколько груб.

— Ты будешь добр к ней, - скажем так, с немецким ударением на слове «будешь», — Кит не знал, как воспринимать его всерьез.

— Я буду сопровождать ее примерно неделю, это всё. Потом, как мне сказали, вступят в игру другие силы.

— О, судьба, das Schicksal. От хлорала к кофе, — раздумывал Гюнтер. — Диаметральное путешествие от одного конца человеческого сознания к противоположному.

— Судьба пытается что-то тебе сказать, — предположил Кит.

— Судьба не разговаривает. Она носит маузер и время от времени указывает нам правильный путь.

Они шли дальше в горе и сомнениях, чувствуя расцвет дня сквозь массивную каменную оболочку. В городе их ждал очередной вечер в своей насильственной предпоследности, и пока еще никто не мог предположить, что покинет эти коридоры лишь напоминанием о тех людях, которыми они, как им казалось, когда-то были... которым каждый из них решил предоставить возможность достичь того страшного экстаза, который, как известно, возникает благодаря непосредственному изучению красоты. Не уедут ли они вскоре не только от программ математических исследований, но, действительно, и от надежды однажды попасть в эти безрассудные объятия?

— Дети, — источник голоса невозможно было определить, он был повсюду, заполняя коридоры. — Сейчас Музей закрывается. При следующем вашем посещении он может оказаться не совсем там, где находится сегодня.