На день погребения моего (ЛП)

На сливовых и гранатовых деревьях появились цветы, пылавшие белым и красным. Последние пятна снега почти растворились в тенях цвета индиго на каменных стенах, глядевших на север, свиньи и поросята с веселым хрюканьем бегали по грязным улицам. Ласточки, недавно ставшие родителями, атаковали людей, которые, как им казалось, вторгались в их пространство. В кафе на Катунской улице возле рыночной площади Киприан сидел за столом напротив воркующей парочки (и размышлял об их главном отличии от голубей: голуби более непосредственно гадят на человека), ему стоило огромных усилий скрывать раздражение, и тут на него снизошло Космическое Откровение, упало с неба, как голубиный помет, а именно: Любовь, которую люди вроде Бивиса и Ясинты, без сомнения, считают единственной движущей Силой во всем мире, на самом деле, скорее, включала в себя 333,000 или сколь угодно много различных воплощений Брахмы, которому поклонялись Индусы, это была совокупность в каждый определенный момент времени всех разнообразных суб-богов любви, которым смертные миллионы влюбленных случайно предали себя в бесконечном танце. Да, так им всем повезло гораздо больше.

Он испытывал странную отрезвляющую радость от способности наблюдать за своим раздражением, которую, кажется, обрел лишь совсем недавно. Как странно.

  — Ну и ну, взгляни на Киприана, кажется, он просто ошеломлен.

 —   Да, с тобой всё в порядке, Киприан?

 —  А? Конечно. А что бы со мной могло случиться.

  — Мы тебя оскорбили, Киприан? — Ясинта беззаботно сияла.

— Взгляни на нее, — промурлыкал Бивис, — она — своя собственная Ультрафиолетовая Катастрофа.

— Меня оскорбляют только определенные виды обоев, — сдержанно улыбнулся Киприан.

  — Мы всегда предполагали, что ты будешь нас искать, — сказал Бивис.

   Киприан оглянулся, не очень-то поверил.

—  Потому что...

 — Ну, потому что ты — не один из этих кровожадных людей Тейна. Не так ли. Если бы ты был одним из них, ты уже прохлаждался бы в безопасности в одном из этих нейтральных пунктов —  Женева, Нью-Йорк, что-нибудь такое.

  —  Ох, Мойстли, я был тут по соседству, вот и всё. Рад видеть вас обоих.

Были времена, и еще не так давно, когда такого рода вещи обещали хорошенькую неделю тошноты и возмущения. Но вместо этого он почувствовал, как на лице его души, если бы у душ были лица, отразилось бодрое весеннее равновесие, словно он парил в воздухе, поддерживая угол атаки в авангарде бури, окончания которой никто не видел. Это и удивляло его, и нет.

Собрав скромную сумму за столами, Риф некоторое время слонялся по Ницце, сидел в кафе и пил безымянное вино, сидел в барах при отелях и пил ананасовую «Маркизу» с тремя-шестью рюмками ликера. Но не считал себя способным вести жизнь фланера вечно. Что ему действительно надо было сделать — пойти и что-то взорвать. Прочистить мозги. Как только эта жизнь пришла ему в голову, появился никто иной как его старый компаньеро по туннелю в Симплоне Флако, настроенный даже еще более анархистски и еще больше увлекающийся динамитом, и эти настроения только прогрессировали.

 — Флако! Что ты делаешь в здешних палестинах?

— На время вернулся в Мексику, почти получалось работать на нефтеперегонном заводе, пришлось потратить деньги, быстро вылетел. Но знаешь, на кого я наткнулся в Тампико? На твоего брата Фрэнка! Или Панчо —  вот как они его называют. Попросил передать тебе, что «стал одним из них». Сказал, ты поймешь, что это значит.

  — Старина Фрэнк? Черт. Он не сказал, одним из кого?

— Нет, это всё. У него было три вагона петард для скважин, знаешь, эти маленькие торпеды для нефтяных скважин, в каждой —  около кварты нитроглицерина? Прекрасные. Мы присматривались к некоторым, он назначил справедливую цену.

   Buen hombre, хороший парень твой брат.

— Это точно. Если увидишь его снова, скажи ему, что пусть лучше побережет свою задницу.

 — О, я непременно увижу его снова. Эй! В Мексике все всех увидят снова, а знаешь, почему? Потому что там всё готово взорваться. Спичка зажжена.

  — Вернусь, как только смогу.

  — На этот раз действительно?

— ¡Seguro, ése, точно! Будет много веселья. Веселья для всех. Хочешь присоединиться?

  — Не знаю. Думаешь, должен?

  — Ты должен поехать. Что, черт возьми, тебе здесь делать?

Ну, первое, что приходит на ум —  старая печальная сага, столь ужасающе прерванная в Венеции, о Скарсдейле Вайбе, за которым Риф должен был сейчас на самом деле следить, чтобы представиться. Но после отъезда Руперты Риф работал, особо не получая информации, Вайб уже вообще мог находиться по ту сторону океана. А после холодного расставания с Китом его сердце тем более было не на месте, по правде говоря...

—  Я остановился здесь в старом городе, — сказал Флако, —  возле Лимпии, корабль отплывает послезавтра, знаешь тот бар, «Л'Эспаньоль Клиньян», можешь оставить для меня сообщение у Дженнаро.

— Это, конечно, было бы здорово, mi hijo, сын мой, —  сказал Риф. —  Как в старые добрые времена, которые я почти помню.

   Флако пристально всматривался в него.

  —  У тебя здесь работа, это оно?