Среди добычи, дележом которой индейцы занялись первоначально, оказалось кроме кусков сукна, кораллов, оружия, трубок и пороха, также и несколько бочонков виски. Один человек с более светлым цветом лица выдавал каждому индейцу его часть, и по тому, как он себя при этом вел, видно было, что он пользовался у индейцев уважением, хотя он и предоставлял окончательное решение вопросов на усмотрение вождя. У вождя было особенно дикое и свирепое выражение лица, и сильно смахивал он на разъяренного волка. Вождь сидел на камне, погруженный в мрачные мысли, и серьезно, с большим достоинством отдавал приказания насчет раздела добычи.
Когда покончили с этим делом, взгляды дикарей обратились с насмешливой гордостью на пленного, и старый предводитель, очнувшись от своей задумчивости, встал и сказал на своем языке речь, перемешанную, однако, с английскими словами, которые Роланд попытался привести в порядок, чтобы понять хоть часть того, что он говорил. Смысл его речи, казалось, заключался в том, что он, дикарь, великий предводитель, убивший многих белых, скальпы которых висят в его вигваме: он очень храбр и еще никогда не пощадил из сострадания ни одного белого, и потому с полным правом может носить прозвище «жестокосердного», которого он себе и требует, так как сердце его так жестоко и крепко, как скала под ногами. После того он бранил пленника, который доставил столько труда его воинам и убил некоторых из них; сказал несколько гневных слов против Дшиббенёнозе и клялся, что он его убьет и сдерет с него скальп, где бы он его ни нашел.
За этой хвастливой речью последовало совещание, убить ли пленного теперь же или доставить его на родину, чтобы там растерзать. Старый Пианкишав говорил последний. Его слова сопровождались такими выразительными жестами, что произвели впечатление даже на самого предводителя, который называл себя «жестокосердным». Этот дал в конце речи знак одному молодому воину, и тот сейчас же привел одну из отнятых у неприятеля лошадей и подвел ее к Пианкишаву, который передал ее двум индейцам, принадлежавшим, по-видимому, к его роду.
После того Пианкишав получил бочонок с виски и стал нюхать его с видимым восхищением. Наконец, передали ему и связанного Роланда. Послышались радостные крики всех индейцев.
Всеобщее ликование, казалось, было знаком к прекращению совещания. Все вскочили на ноги и продолжали пронзительно кричать, пока Пианкишав прикреплял петлю к ремню, охватывавшему руки Роланда, и старался притянуть его к лошади, на которую молодые дикари уже нагрузили бочонок с виски.
Последняя надежда Роланда оказаться вблизи несчастной сестры исчезла. Главный отряд краснокожих распрощался с меньшим отрядом Пианкишава, и уже все было готово к отъезду, как внезапно появилась Телия Доэ, кинулась к Роланду и попыталась вырвать у старого Пианкишава веревку, за которую он вел пленника.
Она схватила веревку с неожиданной силой, и ее блестящие глаза быстро переходили с предмета на предмет, пока не остановились на человеке с более бледным цветом лица, который прежде занимался раздачей добычи.
— Отец, отец! — закричала она ему. — Что вы делаете? Вы не должны выдавать его убийцам! Вы обещали…
— Молчи ты, глупая! — прервал ее бледнокожий. Он схватил Телию за руки и, стараясь оторвать ее от пленного, проговорил: — Ступай на свое место и молчи!
— Нет, я не хочу молчать, я не буду, отец! — продолжала Телия. — Вы — белый человек, отец, а не индеец, и вы обещали мне, что ему не причинят зла. Правда, ведь? Обещали?
— Проклятая дура! Прочь отсюда! — проревел светлокожий и еще раз попробовал оттащить Телию. Но девушка с такой отчаянной силой вцепилась в одежду Роланда, что еще другие индейцы должны были поспешить на помощь, чтобы разнять ее руки. Но им противилась она, пока отец не вытащил нож и яростным жестом не занес его над нею. Испуганная, бледная, опустилась она в отчаянии к ногам варвара-отца.
Этим мгновением воспользовались, немедля оттащили Роланда и завладели Телией, которая напрасно делала отчаянные усилия, чтобы последовать за пленным и вырвать его из рук жаждавших его крови врагов. И все еще издалека слышал Роланд ее крики, и они терзали его душу, хотя горе о разлуке с бедной сестрой, казалось, заглушало в нем все иные чувства.
Когда Пианкишав и его спутники спустились с холма, старик вскочил на лошадь, схватил конец веревки, которой был привязан Роланд, и поехал вброд, таща за собой несчастного пленника. Брод был широк, глубок и каменист, и течение здесь было так сильно, что Роланд срывался несколько раз и, несомненно, погиб бы, если бы другие два дикаря не поспевали к нему вовремя на помощь. Наконец, они перебрались через реку, и воины поспешили взойти на берег, где еще раз остановились, чтобы послать последний поклон своим союзникам.
И Роланд бросил последний взгляд на уезжавших дикарей, и его сердце защемило от боли: ему показалось, что между ними сидела на лошади Эдит, поддерживаемая великаном-индейцем, и вскоре исчезла за деревьями.