На дне

— Мне какое дело? Меня к Шамилю везут. С ним буду.

— Если будешь. Зачем тебе к Шамилю? Хочешь, я тебя отдам другому человеку? Доброму, заботливому, смелому. Как сыр в масле кататься будешь? Никто не узнает.

— НЕТ. Мне к Шамилю надо.

— А что так? Ты ж его не знаешь, сказала.

— Он великий человек, хочу радость и любовь ему подарить и скрасить кровавые будни.

— Красиво как сказано… Только лжешь ты опять.

— Почему лгу? Видишь, я добровольно к нему иду.

— Вижу… но дарить тебе нечего. Все отдано уже. Пустая ты.

Башира снова дым выпустила мне в лицо и свой кофе отпила. Хотела что-то сказать, но снаружи постучали, и она встрепенулась. Затушила сигарету, помахала обеими руками, развеивая дым, поставила чашку и вышла торопливо из комнаты с низким потолком, дверь за собой плотно прикрыла. До меня доносились лишь обрывки фраз, и Башира снова говорила по-русски.

— Зачем приехал? Я говорила — ночью быть.

— Ты по нашему делу не отвечаешь. Сотовый отключила.

— Я говорила, рано еще… не созрела. Ведем переписку. В этот раз не получится. Здесь работать придется не один день, а то и не один месяц.

— И что мне ИМ говорить?

— Ничего не говорить.

— Кто у тебя там? Кого везти надо?

— Девка одна… Шамилю доставить надо. Акрам выкупил для него с аукциона. Ночью поедете. А сейчас давай не светись. Иди в сарае пережди. Поесть принесут тебе. Давай, давай.

Она вернулась через несколько минут, пустую чашку у меня забрала и вдруг опрокинула ее на блюдце, подняла и всмотрелась в растекшуюся по поверхности жижу. Ее острый и длинный нос чуть ли не касался самого блюдца, она впилась во что-то ведомое только ей сумасшедшим взглядом, ее глаза расширились и округлились, а издалека она была похожа на ведьму во всем черном и с пергаментным цветом лица, с угольно-черными широкими бровями и выступающими скулами и подбородком. Потом подняла голову, посмотрев на меня, злорадно усмехнулась уголком рта и вышла. А у меня мурашки прошли по коже.

Она оказалась права. Уснуть я не смогла и усталость как рукой сняло. За мной пришли через несколько часов, после того как Башира принесла мне другую одежду, и я переоделась в такие же черные одеяния, в каких была она сама. Мне надела на голову платок, обвила его вокруг шеи, спрятала волосы.

— Красивая… словно видела тебя где-то и вспомнить не могу где. Глаза кого хочешь с ума свели бы… только мертвые они почти, не горят. Шамиля таким взглядом не зажечь. Только заморозить можно. Удачи тебе.

Мне снова завязали глаза и повели по двору, но прежде, чем сесть в машину, я услышала их разговор с этим человеком, который должен был доставить меня в логово боевиков. Человеком, которого Башира называла братом.

— Может, продали бы ее? А шакалу другую подсунули. У меня есть и симпатичные. Кто узнает. Всегда можно сказать — перепутали. Все шлюхи на одно лицо.

— Я думала об этом… Думала, брат. Хотела снотворного ей в кофе подсыпать, и чтоб утром ты ее уже Абдулле продал по-тихому… Но она… не та, за кого себя выдает. Не постель с ним делить едет.

Я вся напряглась и руки замком сжала так, что пальцы заболели. Неужели узнала? Неужели все поняла?

— Она смерть ему везет… — зловеще прошептала Башира.

— Ты что несешь?

— Смерть… лютую, беспощадную. Никого в живых не останется. И мы… избавимся от шакала.

— Опять ты со своими гаданиями. Чокнутая совсем стала. Не зря люди от тебя шарахаются.

— Я сказала, вези ее. У Шамиля не денег проси, а сам знаешь, что.

— Знаю…

— Вот и отлично. Меньше думай. Вези. Скоро свобода настанет. Скороооо у нас развяжутся руки. И мы отомстим.

ГЛАВА 14

Если ты меня любишь, значит,

ты со мной, за меня, всегда,

везде и при всяких обстоятельствах.

(с) Маяковский

Это была очередная деревня с покосившимися домиками в горах, рядом лес и какое-то ущелье. Мы проезжали его по дороге, вьющейся тонким серпантином. На тот момент я уже ничего не боялась. Больше всего меня пугало время и его неумолимый бег. Время, которое неслось с такой скоростью, что мне казалось, я слышу, как у меня свистит в ушах. Когда будет казнь? Я вспоминала каждое слово Андрея и боевиков. Сколько дней, часов, минут у меня осталось?

И теперь я в логове Шамиля. Снаружи развалины, а внутри роскошь. Специфическая, конечно, но роскошь. По сравнению с той заброшенной школой. Меня провели в комнату, обвешанную коврами, с низкой мебелью с витыми ножками и плотными шторами на окнах. В комнате пахло благовониями и тихо играла музыка. Откуда она доносилась — известно самому дьяволу, но только не мне. Меня напрягала тишина. Никаких голосов, звука машин. Блеяние овец, лошадиное ржание, где-то лает собака. Разве я не в лагере боевиков? Разве здесь не должно быть шумно, как там в школе?