На дне

— Плевал я. Я вообще в этом не участвую. Мне семью кормить надо. У меня у самого дети. Акрам невест собирает и к бабе одной везет, а через нее уже по точкам. Акраму скажу, что тебя сам Шамиль хотел. Только так туда попадешь. А иначе по рукам пойдешь, как остальные. Молчи и не вмешивайся, когда я говорить буду, иначе все испортишь.

— Почему я должна тебе верить?

— Потому что выбора нет у тебя. Хочешь, могу отвезти по назначению, и забудем это все.

— Нет. Нет мне пути назад.

— В никуда едешь. Не знаешь Шамиля. Лучше бы со своими уезжала.

— Не твое дело.

Акрам приехал на старом джипе с облезлой краской и разбитой передней фарой. Джип был до отвала нагружен всяким хламом, и сам Акрам выглядел нищим оборванцем-торгашом с редкой бородкой, в пыльной одежде, но очень цепкими глазами, которыми он сверлил меня, пока с ним говорил водила, и, кажется, он называл его Рахимом.

Он повернулся ко мне.

— Все. Договорился. Ничего не говори и не спрашивай. Тебя к Шамилю привезут. Деньги дай. Ты обещала.

Я судорожно сглотнула и перевела взгляд на Акрама, сидящего в машине с каким-то вторым человеком намного моложе, крупного телосложения и смотревшего на меня исподлобья. Достала из-за пазухи спрятанные в целлофан долларовые купюры, которые мне давал Андрей на всякий случай в дорогу, и сунула в руки Рахиму.

— Если обманешь, Аллах твой сожжет тебя, а Аслан из-под земли достанет. Из ада придет и тебя, и семью твои на куски изрежет и глаза вырвет. Клянусь.

Пока говорила — чеченец побледнел, деньги выхватил и за пояс спрятал. Знает, что не лгу… я и сама знала. С некоторых пор я настолько хорошо знала, что, если вдуматься, от ужаса волосы на затылке шевелились. Но я не хочу вдумываться. Плевать кто он и на что способен. ОН МОЙ МУЖ. Прежде всего. МОЙ. Я сдохну, на куски себя дам изрезать, но его одного не оставлю. Вместе навсегда. Так он обещал в той церкви.

— Мое дело — слово сдержать. Отвезут к Шамилю. А дальше не моего ума дело, что с тобой там сделают.

Кивнул Акраму, и второй мужик из джипа вылез, открыл дверцу нашей машины и вытащил меня наружу, а потом деньги Рахиму протянул. Что? Этот вонючий ублюдок еще и с них деньги взял? Продал меня? Я хотела закричать, но водила отрицательно головой качнул, и я прикусила язык. Либо пан, либо пропал. Я рискнула… если продал меня — руки на себя наложу и никому не достанусь. Если Максима не спасу, то и смысла во всем этом нет.

Когда-то меня уже везли именно так с завязанными глазами в грузовике, но сейчас я пришла сюда сама. И сидела сзади в кузове вместе с наваленными рулонами старой ткани, меха, ковров. Машину трясло по ухабам, и меня подбрасывало то вверх, то швыряло вперед. Наконец-то мы приехали в какую-то деревню. Я слышала блеяние овец и мычание коров, где-то заорал петух. Меня вытащили из кузова и потянули куда-то.

— Это что за девка? — женщина говорила по-русски, но с акцентом.

— Говорят, Шамилю везти надо. Он ее заказал.

Женщина хмыкнула.

— Я сама решаю — кого и кому везти. Эта слишком хороша для лагеря смертников. Ее подоить можно подольше. Шамиль не сегодня завтра душу Аллаху отдаст, зачем ему такая красивая?

— Ты, Башира, болтай, да не заговаривайся. Не тебе решать. За нее уплачено, и Шамиль еще денег даст, когда привезем. Лично ее захотел. Видел уже. Я против этого шакала не попру. Жить хочу. И тебе еще помирать рано. Вечером отправишь ее в лагерь.

Повязку с глаз сняли в темном помещении, накормили, напоили. Со мной обращались учтиво. Женщина эта, Башира, на змею походила хитрую, изворотливую и очень опасную. Одетая во все черное, сдержанная, молчаливая, только взглядом сверлит, в душу проникает, прощупывает ее, трогает, как щупальцами. Кофе мне принесла ароматный, густой, как патока. На подносе цветном поставила на маленький столик с витыми ножками и сама напротив уселась.

— Шамиля знаешь?

Я отрицательно головой качнула.

— Лжешь. Ну да ладно. Не мое дело. Пей кофе. Сил наберешься. Тебя ночью повезут. Спать нельзя. Три КПП проезжать будете, я документы дам. Показывать будешь и скажешь то, что я велю. Иначе тормознут и завернут обратно.

— Почему ночью? Почему так долго?

Башира усмехнулась тонким ртом, похожим на прорезь посередине маски. Она меня пугала. Таких женщин боятся даже мужчины. Мне казалось, что она меня читает как открытую книгу.

— А ты куда торопишься? К Шамилю в постель? Так говорят, оттуда живыми не выходят.

Она потянулась за мундштуком и вставила в него сигарету, прикурила от свечи и пустила кольца дыма.

— Как и из постели брата его Аслана.

От одного имени чашка у меня в руке дрогнула, а Башира чуть вперед подалась и пристально на меня смотрит.

— Говорят, казнят братца. Сочтены его дни. Предатель он… А Шамиль не торопится его из плена вызволять. Может, и не брат он ему вовсе.

Я постаралась спокойно выдохнуть и сделала маленький глоток кофе. Невкусно, очень горько, но… мне все же понравилось. Отрезвляло, как удар молнии по опьяненным отчаянием мозгам. Но она случайно или намеренно задела ту самую струну, которая от боли не просто дрожала, а рвалась и стонала.