На дне Одессы

Надя отошла от окна, бросилась на кровать и зарыдала. Она рыдала больше четверти часа и затем крепко уснула.

XVI ПЕРЕД ВЫХОДОМ

Когда она проснулась, в комнате было совсем темно. В окно глядели звезды.

Надя приподнялась на кровати, крепко обхватила одно колено руками и задала себе вопрос:

"Что же теперь будет?"

Но она не могла сосредоточиться на этом вопросе, так как ее отвлекал шум за дверьми. Каждую минуту кто-то, шурша накрахмаленными юбками, проносился по коридору, кто-то с кем-то обменивался крепкими словечками, кто-то перед кем-то оправдывался. Исключительно были слышны женские голоса.

Надя повернула голову к дверям и с любопытством стала прислушиваться к незнакомым голосам:

— Манька! Это ты забрала мои "тухли"?

— Здорово, кума!

— Пожалуйста, без фокусов.

— Отстань, пластырь! Очень нужны мне твои туфли!

— Фу, дьявол! Летит, как сумасшедшая! Чуть с ног меня не сшибла!

— А ты чего поперек дороги стала, как воз с огурцами?!

— Лелька, чтоб тебя дождик замочил! Одолжи мне на сегодняшний вечер твой пояс.

— Еще что тебе одолжить?

— Ну, чего собрались?! Ишь, благотворительное "засидание" в коридоре устроили. Ступайте по комнатам одеваться. Скоро гости соберутся.

Последние слова принадлежали Антонине Ивановне. Надя узнала ее по ее неприятному, шипящему голосу.

— Антонина Ивановна, — произнес вкрадчиво чей- то женский голос, — можно сегодня не выходить в зал?

— А что случилось?

— У меня сильно бок и горло болят. Спросите у Любы.

— Ничего тебе до самой смерти не будет. У меня тоже бок болит. Марш в комнату…

— И что вы скажете, Антонина Ивановна? Причепилась она ко мне и чипляется, чипляется. Я семь лет жила в одном доме и чтобы с кем-нибудь спор имела. Да Боже меня сохрани.

Надя до того увлеклась этими диалогами, разбавленными какой-то особенной бранью, составляющей принадлежность исключительно подобных домов, вызывавшей в ней то отвращение, то улыбку, что не обратила внимания на легкий стук в двери. Двери вслед за стуком тихонько отворились и в комнату из коридора ворвалась широкая полоса яркого света. Она легла на пол, угол туалетного столика и кровать.

Внезапный свет ослепил Надю, и она закрыла глаза. И когда она открыла их, то увидала в полосе света, в дверях, молодую, поразительной красоты девушку.

Девушка была вся в красном и с головы до ног искрилась. Одна рука ее, обнаженная по локоть и белая, как алебастр, лежала на груди, а другая — на чугунной ручке дверей. Девушка не двигалась и улыбалась доброй, кроткой улыбкой.

Надя сгоряча приняла девушку за сказочную принцессу, за видение и глядела на нее, широко раскрыв глаза. Но вот видение ласково заговорило:

— Вы не спите, милочка?

— Нет, не сплю, — ответила, заикаясь, Надя.

— Что, вы не узнаете меня?

— Н-нет.

— Я — Бетя, Цукки.

— Бетя?!

Надя вытянула шею и недоверчиво стала всматриваться в ее лицо. Всмотревшись, она радостно воскликнула:

— А я, ей-Богу, не узнала вас! Извините, пожалуйста! Будете богаты!

Бетя засмеялась, кашлянула и ответила:

— Спасибо… Ой, как у вас темно. У вас есть спички?

— Нет.

— Сейчас принесу. — И она ушла.

Пока Бетя искала у себя в комнате спички, Надя думала:

"Неужели это Бетя? Та самая чахоточная, восковая Бетя?"

Она не доверяла своим глазам.

Бетя возвратилась через несколько минут, и скоро розовый ночник заливал своим мягким светом всю комнату. Бетя показалась теперь Наде еще красивее. Она производила впечатление 17-ти летней здоровой, цветущей девушки и была похожа на пунцовую розу, обрызганную росой, в своем "выходном" шелковом, огненного цвета платье, густо усыпанном блестками и поддельными драгоценными камнями, которые при каждом повороте и движении ее сыпали искры,

Сыпали искры и несколько рядов белых, крупных бус, лежащих у нее на груди и эффектно оттенявших ее тонкую, белую шею.

Надя, сидя по-прежнему в кровати, не спускала с нее глаз.

— Чего вы смотрите так на меня? — спросила Бетя и плотно притворила двери, вытеснив полосу света.

— Я смотрю и дивлюсь, — ответила Надя. — Вы теперь — настоящая кукла.

Бетя горько улыбнулась, протяжно, по-еврейски вздохнула и грустно промолвила:

— Это все краска виновата. Краска даже старуху сделает куклой.

Она после этого облокотилась обеими руками о стул и добавила с прежним вздохом:

— Что делать? Надо краситься. Надо быть красивой. Надо обманывать гостей, а то никто тебя приглашать не будет. Вы знаете, как делают "наивысший" сорт табаку? Мешают первый сорт с третьим. Я знаю, потому что работала на табачной фабрике. А как старые, сухие сливы делают мягкими и сладкими, — знаете? Их мешают с патокой. Имейте в виду, дорогая, что всякий товар подкрашивают. Мы — тоже товар.

Бетя засмеялась фальшивым смехом. Надю от этого смеха всю передернуло.

— Так-так, — протянула потом Бетя и повернулась к зеркалу.

Надя через плечо ее увидала, как она охорашивается. Бетя поправляла то завитушки на лбу, то бусы, щурила глаза, кокетливо облизывала губы и строила себе самой улыбки.