На Днепре (Роман. Рассказы)

Она собственноручно кладет сахар в стаканы, справляясь у каждого сердечным, задушевным голоском: какой чай он любит — крепкий, средний или слабый?

Доверчиво и ласково, точно сестра, смотрит она в глава гостю, расспрашивает о его семье. Вообще у нее другой подход к человеку, не такой, как у Ионы. Она «входит в чужое положение», уверяет собеседника, что вполне понимает его, считает его очень умным человеком и именно потому позволяет себе спросить:

— Неужто вы думаете, что из-за каких-нибудь нескольких тысяч рублей мы опозорим имя отца?

Всем своим поведением она дает понять, что ею руководит только любознательность, желание понять собеседника.

Она говорит:

— Интересно, какая психология владеет вами?

Слово «психология» пугает некоторых собеседников. Это слово имеет какое-то отношение к здоровью, а здоровьем каждый дорожит. Один из гостей довольно недружелюбно спросил ее:

— При чем тут психология?

То был рыжий, густо заросший человек, святоша, не поднимавший глаз на женщин. Перед тем как произнести слово и после того, он обычно дважды откашливался.

Он холодно добавил:

— Почему в самом деле я должен полагаться не на письменный договор, а на одну только вашу совесть?

Шейндл-важная обиделась, ее ноздри затрепетали.

— Но как же быть? — недовольно сказала она. — Отца спросить сейчас нельзя. К нему теперь не входят даже родные дети.

Лицо ее вспыхнуло от возмущения:

— К тому же сами вы требуете, чтобы я вам верила на слово, а моему слову не доверяете…

Рыжий собеседник, опустив мигающие глаза, кашлянул раз-другой и не ответил ни слова. Присутствовавший при этом Пенек тихо вышел во двор и попробовал кашлянуть так, как это делал гость. Попробовал раз-другой, ничего — похоже! Как раз в этот момент во двор вышел Иона. Он заметил упражнения Пенека и удивленно спросил:

— Что это ты делаешь? Что это за кашель?

Пенек не знал, что ему ответить. Тогда Иона наградил его оплеухой, присовокупив:

— Чем ты занимаешься? Не знаешь, что ли, как тяжело болен отец?

Пенек кинулся на брата с кулаками. Но Иона был сильнее, и Пенек пустил в ход зубы, — настолько он был взбешен тем, что Иона пытается присвоить себе права отца. Иона злобно отшвырнул его от себя и пошел в дальний угол двора, в уборную. Пенек подкрался к уборной, запер ее снаружи и удрал. Пусть новый отец посидит там, постучит в дверь! Хорош у него будет вид, когда весь дом сбежится, чтобы выпустить его из уборной!

Вечером Пенек возвратился домой с опаской. Но страх его был напрасен. Из уборной, как это потом выяснилось, Иону выпустил кучер Янкл. Помимо него, никто не видел беспомощного положения Ионы.

— Дурачок ты! — сказал, смеясь, кучер. — Иона смолчит. Ему ведь стыдно рассказывать об этом.

На кухне помимо Буни работала жена бондаря Мойше — Мехця. Сам Мойше, отбыв в соседнем городке наказание за кражу досок Арона-Янкелеса, не вернулся домой. Он пустился по белу свету в поисках счастья, — уж таков был этот человек! Встречного подводчика он попросил сообщить жене:

— Передай моей Мехце: либо в золоченой карете вернусь, либо в кандалах меня приведут.

Соседи говорили:

— Не вернется Мойше! Не видать ей его больше, как ушей своих…

По лицу Мехци трудно было понять, дошли ли до нее эти разговоры, так покорна, тиха и безответна была она. Раз только рассказала она на кухне о семье богатых Ташкеров, где она служила раньше, о том, какая неряха и злюка жена Ташкера; а уж скупа до того, что даже достаточно хлеба не дает прислуге.

Пенек тоже кое-что знал об этой растяпе, жене Ташкера. Он рассказал об этом на кухне: жена Ташкера как-то пришла в хедер, где в числе других ребят учился и ее единственный сын, балованный, дерзкий мальчишка. Она потребовала объяснения у учителя:

— Почему вы вчера ударили моего мальчика?

— За дело… — буркнул учитель. — Он заслужил это — скандалист он, буянит очень.

— Странный вы человек, — сказала жена Ташкера. — Вы бы лучше наказали какого-нибудь другого мальчика, а мой запомнил бы это и побоялся шалить…

На кухне это вызвало всеобщее возмущение. Буня сказала:

— Не пойму я, как это у нее наглости хватило? Какая дрянь! Богатым, значит, все позволено? Нам, бедным людям, такая штука и в голову не взбредет.

Кучер Янкл заметил:

— Ну да! Бедняк, когда поспорит, может в кровь избить, изувечить, даже насмерть убить. Но пакостить, как эта Ташкериха, он не станет…

За окном садилось весеннее солнце, такое же дымное, как и все вокруг, как и весь «дом» с больным отцом в дальней комнате.

Пенек вспомнил о бедных уличках окраины, о Нахмане, Борухе, о домике портного Исроела, где для него шьют костюм, о Шмелеке…

Ах да! Он сегодня еще не отнес Цолеку еды, чуть не забыл об этом! Нужно срочно стянуть что-нибудь съестное и побежать к Шмелеку. Ну и обузу взвалил на себя Пенек!

Пенек вспоминает распрю между портным Исроелом и подмастерьем Шмелеком, в которую он, Пенек, впутался. Да и, кроме того, костюм… Беда одна! Что будет, когда Исроел сошьет и принесет его сюда в «дом»!..

4

Шалый, сумасшедший день выдался в городке. Это было в самый полдень.