На Днепре (Роман. Рассказы)

— Болван! Не так высоко! Опусти ниже! Не так сильно! Вот так! Чуть вбок!

Так продолжалось с полчаса. Наконец послышался охрипший голос врача:

— Ну вот! Видите? Пошло…

У двери торопливо зашептали «слава богу», побежали с радостной вестью к матери. Но лицо врача, вышедшего из комнаты больного, не выражало ничего утешительного, и ответил он кисло:

— Да…

— Пошла…

— Очень мало…

Муня ответил еще более кисло:

— Чуточку… несколько капель…

Все кинулись к врачу:

— Что же делать?

Поняв, что ему здесь волей-неволей придется провести всю ночь, врач, не желая умалять свое достоинство, сказал твердо:

— Дадим больному передохнуть часок и попытаемся еще раз.

Около часу ночи доктор действительно возобновил попытку. Она была безрезультатна. Семья собралась в кабинете. Тут же находились кассир Мойше и Арон-Янкелес. По телеграфу вызвали трех врачей из соседнего городка. Весь дом был ярко освещен. Парадные двери открыты. Казалось, все имущество, находящееся в доме, скоро станет ничьим, бесхозным; каждый сможет зайти в «дом» и взять, что ему понравится. Никто не ложился спать. Пенек не разделся, опасался остаться один в комнате, боялся уснуть, опоздать, пропустить то, чего пропустить нельзя. И все-таки он уснул, полусидя в уголке. Проснулся он на рассвете и, услышав надрывные голоса Леи и Цирель, почувствовал прилив бодрости. «Ах, эти добрые Лея и Цирель! Без них не прольются в доме настоящие слезы, без них не прозвучат в доме настоящие рыдания…»

7

К вечеру портной Исроел велел передать Шмелеку:

— Согласен на прибавку. Выходи на работу. Сейчас же.

— Сейчас же?

Шмелек взглянул на жену. Черные глаза ответно взглянули на Шмелека. Молодая женщина велела передать Исроелу:

— Мы подумаем. Завтра дадим ответ.

Утром к Шмелеку явился Пейса. Жена Шмелека нарочно вышла из каморки, чтобы сказать громко, вслух:

— Явился наконец этот негодяй Пейса. Он пришел только потому, что Исроел его выгнал. Пусть Пейса спасибо скажет, что я ему не плюнула в его бесстыжие глаза.

Пейса умолял Шмелека не выходить на работу без него. Клялся, что отныне и навсегда…

— Бог — свидетель!

Он рассказал о том, что вчера произошло в мастерской портного Исроела.

Искали пропавший рукав пиджака Пенека. Перерыли весь дом. Перетряхивали, перебирали все куски сукна, незаконченные костюмы. Пейса кинулся помогать хозяину. Подошел к комоду. Исроел оттолкнул его, двинув в бок: «Ты не суйся, это твоя работа, и прожженный сюртук, и пропавший рукав. Нарочно сделал ты все это. — Тут Исроел не своим голосом закричал: — Я знаю, ты заодно со Шмелеком!» Пейса промолчал и сел за работу, но Исроел отнял ее и подвел Пейсу за руку к двери, возле которой висел на гвозде его пиджак. «Одевайся, — сказал он, — и ступай домой. Сейчас же. Ты мне больше не нужен».

Шмелек спросил:

— Что же было дальше?

Пейса ответил:

— Больше ничего не было. Он меня выгнал.

Шмелек спросил:

— А где же рукав?

Пейса опять стал божиться и клясться:

— Лопни мои глаза! Провалиться мне сквозь землю, если я прикоснулся к этому рукаву.

Жена Шмелека сказала:

— Послушай меня, Пейса! Долго г’азговаг’ивать с вами не стану: этого вы не заслужили. Об одном только спг’ошу вас: как вам тепег’ь не стыдно сказать Шмелеку: «Не выходите без меня на г’аботу»? Шмелек не пойдет на г’аботу без Цолека. Это да… На вас же ему наплевать…

Шмелек добавил:

— У меня с тобой разговор короткий: ступай, подлиза! Холуй хозяйский!

Пейса ушел ни с чем. Шмелек пошел на улицу, но скоро вернулся.

— Вот тебе новость, — сказал он жене, — Пейса плачет, просит людей помирить меня с ним.

Шмелек снова вышел на улицу и вернулся не один: рядом с ним шел Нахке, сын Алтера Мейтеса.

— Вот, — сказал он жене, — я его привел к тебе. Он знает все дела о «бастовках». Ты не смотри, что ему всего тринадцать лет. Он в этих самых «бастовках» собаку съел.

— Послушай-ка, главный инженег’! — обратилась к нему жена Шмелека. — Ну-ка, посоветуй, как тут быть. Ты, впг’очем, навег’ное, в этих делах понимаешь как г’аз столько, сколько кот наплакал…

Нахке, опустив глаза, смущенно улыбался. Однако ответил вполне отчетливо:

— Как же мне не знать? Стачка на нашей мебельной фабрике этой зимой продолжалась целых два месяца. Думаете, не нашлись штрейкбрехеры?

Жена Шмелека поразилась:

— Эге-ге! Каков язычок! На шаг’ниг’ах!

Тут вдруг зашел Пенек. Он забежал на одну минуту и не рассчитывал встретить здесь посторонних. Пенек хотел спрятать у Шмелека рукав своего костюма и тотчас же бежать обратно к охваченному горем «дому», к умирающему отцу.

Увидав Нахке, Пенек остановился, изумленный и бледный, словно попал не туда, куда ему было нужно. Он встретил взгляд жены Шмелека. Черные глаза ласково блеснули. Жена Шмелека сказала Нахке:

— Вот он, Пенек, сог’ванец. Это он все вг’емя помогал нам…

Пенек забеспокоился: вот-вот она сболтнет о нем еще что-нибудь.

Он вытащил из-под полы украденный накануне рукав и положил его на стол. Шмелек опешил:

— От твоего нового костюма? Как же он попал к тебе, рукав-то?

Пенек не сразу решился сказать всю правду:

— Я его вчера потихоньку стащил.

Шмелек:

— Зачем?

Пенек:

— Так… нарочно…