На Днепре (Роман. Рассказы)

Что же в таком случае остается сказать Пенеку? Вот глупо вышло! Вдруг в тот самый час, когда начнут оплакивать умирающего отца, в «дом» ввалится Исроел: «Пожалуйста, вот костюм, заказанный для Пенека!»

А плакать в «доме» уже понемногу начали. Плакали пока еще не очень сильно, но все же на кухне это услышали. Буня, возясь у печи, сказала:

— А плачут совсем по-простому, как бедняки. Только чуточку тише.

Все молчали. Буня добавила:

— Как говорит сапожник Рахмиел: «Рамы в домах у богачей двойные, оттого их дух наружу не выходит».

2

Было это до того, как в «доме» начали плакать по умирающему Левину. После отъезда Шавеля все — и мать, и Шейндл-важная, и Иона, и Шолом — были радостно настроены и оживленно толковали с таким видом, словно заключили выгодную сделку. Шавеля разбирали по косточкам:

— Он приехал поговорить о пивоваренном заводе.

— Ясное дело!

— Это сразу было видно.

— Для того старый Иойнисон его и прислал.

— Хорошо мы сделали, что не завели с ним разговора в гостиной.

Иона добавил:

— Умно сделали, что повели его прямо к отцу.

У Шейндл-важной лицо вдруг становится скорбным, задумчивым.

— Да, — говорит она, — Шавель едва увидел больного отца, сразу в лице изменился. Онемел…

Все знали, отчего Шавель «изменился в лице».

Увидев больного, он сразу понял: о том, чтобы повести разговор о пивоваренном заводе, сейчас нечего и думать.

Все в «доме» это сознавали, но никому и в голову не приходило, что они сыграли на болезни отца, использовав ее для своих торговых дел. Все были чрезвычайно довольны ловкой выдумкой Ионы. Введя Шавеля к отцу, он как бы говорил с гостем начистоту: «Ты ведь приехал не проведать больного, а поговорить с ним о делах. Изволь, говори!» Все были довольны и тем, что эта выдумка пришла в голову именно старшему в семье — Ионе, который и в будущем станет вести все дела «дома». Значит, можно успокоиться — есть надежная опора. Они не спускали глаз с Ионы, смотрели на него с восхищением, особенно Шолом. От избытка чувств он несколько раз произнес:

— Гмм… гмм!..

Мать вздохнула:

— Дети мои, дети…

Ее всегда преследует страх: бог может покарать за неумеренную радость. Этот страх она испытывает особенно сильно теперь, когда так тяжело болен хозяин дома…

Предчувствия матери оправдались. К вечеру отцу внезапно стало хуже.

3

В полдень, как каждый день, у постели больного возился врач вместе с Муней. На этот раз врач долго применял разные катетеры, но ничего не мог добиться. У измученного Михоела не хватило сил вынести чудовищную боль, и он на несколько минут потерял сознание. Врач был вынужден оставить его на время в покое. В «доме» тихо всплакнули. Шейндл-важная заломила руки, зубы у нее стучали, и она набожно набросила шарф на голову. Мать едва добрела до спальни, упала без сил на кровать. Поминутно она посылала узнать, что с больным. Кассир Мойше сказал входившему Ешуа Фрейдесу:

— Так плохо ему еще никогда не было.

Муня в сторонке уверял:

— Во всем виноват доктор. Рука у него тяжелая. Пальцы деревянные.

У самого Муни пальцы очень ловки, словно созданы для того, чтобы перебирать тонкие механизмы. Муня считает, что ум у человека сосредоточен не в голове, а в пальцах. Так он и говорит:

— У одного рука умная, у другого — дура дурой.

Потому-то он невысокого мнения о враче, пользующем Левина.

— То есть он, — говорит Муня, — врач хотя и приличный, но руки у него никудышные. Настоящие лопаты.

Муня и теперь уверен:

— Во всем виновата тяжелая рука доктора.

После вторичной возни с катетером врач и Муня вышли из комнаты больного. Попытка опять оказалась неудачной. Доктор был без пиджака, весь в поту. Рукава у него были засучены, прическа растрепана, рот полуоткрыт, в глазах странное, полубезумное выражение. На расспросы он не отвечал. Муня шел за ним с видом человека, могущего рассказать кой о чем, но вынужденного держать язык за зубами. В большом зале доктора окружила вся семья. Далее прислуга из кухни робко проникла в столовую.

Кто-то из прислуги тихо спросил Муню:

— Ну? Что слышно?

Муня помолчал, издавая носом привычные задумчивые звуки.

— Тгн!.. Тгн!..

Потом:

— Допустил бы врач меня одного к больному, я бы сунул катетер чуточку глубже — и кончено дело…

— Почему же вы не скажете этого врачу?

По обыкновению не торопясь, Муня сердито ответил:.

— А почему вы знаете, что я ему этого не сказал?

Оказывается, Муня в комнате больного действительно дал какой-то совет врачу. Тот вспылил:

— Идиот! Сколько раз я говорил вам: катетер уже упирается в стенку. Дальше толкать его некуда: стенка-то ведь не железная!

Муня не понимал: во-первых, почему врач так горячится? А во-вторых, Муня мог бы объяснить врачу, раз тот сам не понимает: в том-то и дело, что стенка не из железа, значит, она может чуточку податься…

Именно поэтому Муня расхаживает теперь с видом человека, вынужденного держать язык за зубами.

Как же тут быть Пенеку?