На другой день

— Скоростное резание и точение на высоту подняли — хорошо, металлизации ход дали — больно ладно, экономию плановую и неплановую выжимаем из каждого резца — тоже не пустячное дело, — говорил Григорий Антонович, лежа на животе и уткнувшись носом в траву. — Но главное-то — качество! — мы сумели во внимание взять? Не сумели пока! Да мыслимое ли дело, машины опять с дефектом пошли, получаем от заказчиков рекламации.

Дружинин пригладил ладонью коротко подстриженные волосы, так коротко, что не разглядеть седины.

— Сколько в этом месяце рекламаций, Людмила Ивановна?

— Пока две.

— Пока две! — за слово ухватился старик. — Сегодня две, а завтра появится вдвое больше. Вот я и говорю: задумались о качестве, да не крепко. Темп нарастили, качества нет. Да рублем, рублем надо того, кто делает машины и недокручивает какие-то гайки!.. Подвернется случай, я и Абросимову это скажу, у меня не заржавеет.

"Ну старичок, — подумал Павел Иванович, переглянувшись с Людмилой, — и на отдыхе он не может без думки о заводе, без критики. Правда, у себя дома, по пути на завод, даже в лесу критикует директоров смело и беспощадно, на собраниях и планерках больше отмалчивается".

Но и за то беспокойство, которое у старого мастера всегда было, Дружинин уважал его. В каждом коллективе обязательно найдется человек, который раньше многих других и резче других реагирует на все чуть заметные поначалу изменения или тенденции. Это — люди-барометры. С поразительной точностью отмечают они температуру кипения общественной жизни. Таким барометром на заводе горного оборудования был Кучеренко Кто первый когда-то забеспокоился, что директор Абросимов мягкотел, со всеми — надо не надо — за ручку, по имени-отчеству, а дело страдает? Григорий Антонович. Кто скорее других нутром понял Подольского — авантюрист, подлая душонка? Кучеренко. Теперь, когда дела на завода пошли лучше, когда не только горком, но и обком партии, министерство хвалят Абросимова за экономию средств, за ритмичный выпуск машин, мастер Кучеренко находит у Михаила Иннокентьевича новую слабость: увлечение движением вширь вместо того, чтобы двигаться вширь и вглубь. Только этим и можно объяснить неприятные случаи дефектов в больших выпущенных машинах…

— Теперь не то, что год, два года назад, — продолжал Кучеренко, поклевывая носом в такт каждому слову, — другое время и другой с нашего брата спрос. И товарищ директор должен бы учитывать ситуацию.

— А вы ему это говорите, вон он идет, — сказала Людмила. — Хотя, лучше не сегодня, надо и Абросимову дать отдохнуть.

— Ради выходного, правильно, можно воздержаться, — тотчас согласился старик.

На полянке между соснами молодежь затеяла танцы, Петя Соловьев, высмотрев Веру, ушел туда, место его у потухшего костра занял Михаил Иннокентьевич; прилег на бочок и сдернул с близоруких глаз, видимо, надоевшие очки.

— Благодать-то, когда солнышко припекло: ни сырости, ни комарика. А вот не умеем или не хотим пользоваться даровым, редко выезжаем за город; некоторые, например Иван Васильевич Горкин с супругой, и сегодня не поднялись. Вы не знаете, Людмила Ивановна, почему они дома?

— Нет. — Людмила села, подобрав под себя ноги, пощипала траву Напомнили ей о Горкиных, и она пожалела Клаву: бедная, даже в выходной день не оторвется от кастрюль и горшков. Похудела опять, потускнела. А как, было, расцветил ее курорт! Хотя и говорит, что Дмитрий Петрович скоро приедет и заберет, да так говорит, только тешит себя; уж поступала бы скорей на работу, все веселее…

— Умеет девушка танцевать! — воскликнул в это время Абросимов. — В сером платье, партнерша нашего Соловьева… — Узнав, что это Вера Свешникова, сказал: — Оригинально с нею получилось тогда: приняли ее воришки с подсобного за бухгалтера-ревизора и тем же часом сбежали. Каково, Людмила Ивановна? Второй случай в истории с якобы ревизором.

— А еще оригинально: не меньше воришек девушка напугалась сама. Рассказывают, Петя Соловьев чуть живую ее в город привез.

Посмеялись и стали напряженно следить за танцующими, особенно за легкой в движениях, стройной и красивой Верой и ее партнером.

— Хорошая пара, — заметила Людмила.

— Всех мер, — тихо вздохнув, сказал Дружинин.

Людмила поглядела в его загорелое лицо и, хотя ничего необычного в нем не нашла, по тихому короткому вздоху, по взгляду, всегда грустноватому и теперь скользнувшему в сторону, поняла, что он в эту минуту подумал. Копчики воротника его расстегнутой вышитой рубашки были смяты. Людмила вспомнила, как поправляла воротничок своему Васе Полина, и потянулась было, но вовремя остановила себя: нельзя, невозможно, не вправе.

Сделала она это позже, когда устал рассказывать о заводе старик Кучеренко, натанцевалась под баян молодежь, все снова (перед отъездом домой) разбрелись по лесу.