На другой день

Но Полина перво-наперво застлала всю квартиру половичками и дорожками. Не могла она просто так ступать по гладкому, цвета яичного желтка, полу.

— Ребятишки! — окликнула она расшалившихся на кухне Алешу и Толю. — Ходить только на цыпочках, видите, как постарался для нас дядя Вася. Аккуратненько!

Осторожно перенесли и расставили мебель. Полина принялась собирать на стол. Разлила по стаканам чай и достала из шкапчика, водрузила на середину стола четвертиночку водки.

— Раскупоривайте, Василий Петрович, мне не суметь.

Люди обычно веселеют от выпитого, у них развязывается язык, Вергасов наоборот, после каждой рюмки делался молчаливей, мрачней. Он поглядывал на орнаменты под потолком и с сожалением думал, что поторопился и не дал еще одной краски — зеленой, рисунок был бы ярче и намного красивей. А пол следовало бы покрыть не на два, а на три ряда, уж тогда-то, действительно, гарантия: провела по нему Полина и сегодня, и через пять лет мокрой тряпкой — и чисто. Близок локоть, да не укусишь. Теперь забирай свои кисти, бадейки и говори хозяйке: "Будьте здоровы, пошел".

И вдруг он обратил внимание на гардероб. Будто не видел этого полуразбитого ящика раньше, не заносил на своем горбу из холодного коридора. Оглядел его и подумал: "Дубовый, а дверка наполовину оторвана и внутри даже не вешалки, а семидюймовые гвозди. Если его подремонтировать да покрыть бесцветным лачком, хор-рошая получится вещь! Набивай в него костюмов, брюк, шелковых платьев, войдет целый воз".

Когда он сказал об этом Полине, та пододвинула к нему стакан горячего чаю и ласково сказала:

— Что ж, попытайтесь, Вася. — И принялась скорей обтирать платочком лицо.

Ремонт гардероба занял неделю. Надо было и столярного клея достать, и шпаклевки, не говоря уже о бесцветном лаке. Этого лака обещал принести один приятель из токарей и, как назло, забывал. Вергасов все же дождался: не мог он мазать по дубу каким-нибудь суррогатом. Много сил и времени затратить пришлось, зато есть на что поглядеть.

— Вы просто кудесник, Вася! — ликовала Полина, мизинчиком дотрагиваясь до лакированной дверцы гардероба. — Прелесть! Такого сейчас, после войны, и в магазинах не купишь. Я уж и не знаю, как вас благодарить.

— Какая благодарность, — невесело сказал Вер-гасов, глядя куда-то в темный угол.

— Так ведь сколько света и солнца вы мне в квартиру принесли! — И маленький золотой зуб Полипы тихонько зазвенел, как жаворонок высоко в небе, как приближающийся издалека колокольчик.

Но Вергасову было не до смеха. Пока отыскивалась работа на завтрашний и послезавтрашний день, он подбирал свои инструменты и, потрепав по русым чубикам ребятишек и сунув им по конфетке, уходил спокойно домой. А вот настал день, надо уходить совсем, больше работы нет. Лицо его было мрачным, вертикальные морщины, казалось, насквозь прорезали щеки.

И Полина поняла его. Она и ранее догадывалась, что не случайно старается шеф.

— Так уж оставайся, Вася, совсем, куда тебе от своего же света и блеска. — Ома развела руки, показывая на гардероб, стенки, поблескивающий на свету пол. Руки ее оставались разведенными больше, чем гребова лось только для этого, и Вергасов не растерялся, принял желанную в свои объятия…

— С тех пор и живем, — закончила свой рассказ По лина, открывая обитую коричневым дерматином дверь и пропуская первой Людмилу. — Ну как? — спросила она, когда очутились на кухне, и, не дожидаясь ответа, потащила гостью в комнаты. — Здесь?

— Хорошо, — сказала Людмила. — Очень!

— Нового тюля на занавески никак не куплю. Мануфактуры всякой по магазинам, хоть завались: и ситца, и сатина, и шелка, а этого… — расторопная хозяйка быстро пробежала к окну и поворошила белый, но кое-где расползшийся тюль… — этого нигде нет. Нормальной ткани полно, а реденькой, на которую и ниток-то надо всемеро меньше, не найдешь, не купишь ни за какие деньги. Ну что думает голова того министра, чьи мануфактурные фабрики? — Полина сбила на затылок цветастый платок и залилась смехом.

Людмиле всегда нравилась в Полине вот эта естественность всего, что та говорила или делала, ее доброта и сердечность, радостное ощущение жизни. Теперь Полина была рада вдвойне: больше она не одна с ребятишками, у нее есть Вася. И даже не в метр ростом! К приходу его, — Людмила это заметила, как только вошла, — были приготовлены и комнатные туфли, стоявшие возле двери, и хорошо разглаженная рубашка, висевшая на спинке стула, и еда там, на кухонной плите, прикрытая белой салфеткой.

— Ох, да что же я не угощаю тебя, — спохватилась Полина. — Сейчас будем пить чай, вот-вот прибегут из садика ребятишки, вернется с завода Вася…

Сославшись, что спешит домой, некогда, Людмила отказалась от угощения. Поглядела опять на рядочком стоявшие туфли, на разглаженную рубашку и подумала: "Зачем мешать счастью двоих?" И еще подумала с грустью, что у нее-то самой этого счастья нет, она придет домой и не будет закрывать для кого-то салфеткой обед, что-то разглаживать, кроме дочериного и своего, кого-то ждать: вот вернется с работы…

— Ну, хоть стаканчик, — упрашивала Полина.