На другой стороне

Не вдаваясь в подробности обязанностей каждого члена экипажа, Смирнов наугад ткнул пальцем в нескольких человек, коими оказались молодой сержанта Курник, программист Шамиль и лейтенант Хорошева.

– И я тоже? – удивилась Лида.

– Разумеется! – воскликнул капитан, с хищной кровожадностью оглянувшись на неугодную ему соперницу. – Я, как истинный джентльмен, пропускаю даму вперёд. А по вашему возвращению, лейтенант, я передам вам управление и сам с удовольствием окунусь в мир сладких снов.

Со здоровой долей скептицизма в глазах Лида поглядела на капитана, ища подвох в его словах и ложь в его грубых чертах лица. Она была против и была готова отстаивать своё мнение, но оглянувшись на покорных сержанта и программиста, склонила голову.

– Что ж, – процедила сквозь сжатые зубы Лида. – Пусть будет так.

– Отличный настрой, лейтенант! – воскликнул обрадованно Смирнов и зачем-то принялся потирать ладони. – Хочу так же заметить, что вы подаёте признаки истинного лидера. Я отмечу это в вашем личном деле! Как истинный вожак, вы становитесь примером для своих людей. Это заслуживает уважения.

Лида натянуто улыбнулась словам капитана, от которых сквозило фальшью, но нашла в себе силы поблагодарить его.

В медотсеке её уже ждал невролог, доктор Тамаш. Он оценил физиологическое состояние Лиды как полностью удовлетворительное и, подключив датчики мониторинга, поставил ей капельницу с наркотическим коктейлем. Обмякшее тело Лиды разместили в уютной капсуле, а в горло вставили дыхательную трубку. Показатели жизнедеятельности заметно снизились, после чего капсулу запечатали и заполнили бесцветной плазмой.

Доктор Томаш заполнял медицинскую карту, когда его личный коммутатор вдруг ожил.

– Говорит капитан корабля Смирнов, – представилось изображение, сверкнув суровым взглядом.

– Да, капитан, я и так узнал вас, – отвечал доктор исключительно бесчувственным голосом.

– Вы погрузили моего заместителя в сон?

Доктор ответил утвердительно.

– Что ж, это хорошо, хорошо, – капитан задумался на мгновение, и в его глазах забрезжил свет, свойственный человеку, получив, наконец, желаемое.

– Это всё? – спросил доктор Томаш. – У меня ещё много пациентов…

– Да, простите, док, я не отниму у вас и минуты. Только хотел выдать вам устное распоряжение.

– Я вас слушаю, говорите, – отвечал доктор, не скрывая возникшее раздражение.

Он, как человек науки, ценил своё время и не любил, когда потаронние занимают его безынтересной болтавнёй.

– Да, как я уже сказал, – бубнел Смирнов в динамике, – у меня есть важное поручение к вам. Очень важно, чтобы срок пребывания моего заместителя в капсуле торпора был продлён.

– Не представляется возможным, – отвечал доктор Томаш. – Прежде всего потому, что камер у нас не так много, а у меня уже сформирован список желающих на пол года вперёд. К тому же, нахождение в длительном сне чревато различными последствиями для пациента, потому больше шести недель держать нельзя.

– Док, но вы же учёный! Взгляните на моё предложение, как на возможность провести опыт, результат которого, возможно, послужит темой для ваших научных изысканий.

Доктор Томаш всерьёз задумался, после чего пообещал капитану сделать всё возможное. Возможность изучить человека, пребывавшего в капсуле торпора длительный срок, заинтриговала ум учёного человека. И потом, мало ли что там рекомендует медицинская комиссия по вопросам анабиотического сна. Доктор Томаш участвует в миссии пионеров. Он и сам должен стать пионером и новатором.

Перед прощанием капитан Смирнов взял с доктора слово о том, что их разговор останется в тайне.

Смирнов отключился и снова потёр ладони. Проблема, которая не давала ему покоя, была решена.

Глава восьмая, сто дней

Свет то включался, то выключался. Когда он рассеивался, поглощённый мраком, понятие жизни, как таковой, переставало существовать. Потом вдруг абсолютно непроглядную пустоту разрезал пучок фотонов, и сознание рождалось из бесконечной энергии Вселенной. Энергии и света становилось много, они закручивались в упругие сферы с огромным давлением так, что в какой-то момент взрывались. Их остаточное свечение рассеивалось, и тогда снова наступало тьма, ничто. И так множество раз, то свет, то мрак, до тех пор, пока Лида не открыла глаза и не увидела нахмуренное лицо медсестры. Девушка спохватилась, принялась разглядывать показания на мониторе, щупать пульс и даже что-то говорила. Из её лёгких вырывался воздух, – теплое дыхание девушки Лида ощущала на своём лице, – проходивший сквозь мембраны искривляющихся голосовых связок, и вот слова срывались с губ медсестры, выстраиваясь в приятную мелодичную последовательность. Но Лида ничего не могла разобрать. Впрочем, она даже не понимала, кто она сама, и что с ней происходит. Её глаза наблюдали за суетой вбежавшего доктора, уши слушали его голос, шуршание униформы, кожа ощущала прикосновения датчиков, холодных пальцев рук, уколы игл. Но что всё это должно значить?