На Другой Стороне

С этих пор вся дальнейшая жизнь Дениса была связана с горами. Почти целое лето он проводил в различных экспедициях, навязываясь туда под самыми разными предлогами. Он выучился ездить верхом, был знаком с многими лошадьми из обширных табунов алтайцев. Он подружился с несколькими профессорами Новосибирского горного университета и без проблем поступил туда учиться на бюджетное отделение.

В горах не пользовались зонтами. И уж конечно, там не было места детским коляскам. Лёжа на спине в траве и наблюдая за звёздами, Денис не раз и не два хотел заявить: «Я сделал себя сам. Я уже не тот, что в детстве… я изменился», вот только он совсем забыл, кому заявить.

Единственное, в чём Денис не мог бы назвать себя везунчиком — это в любви. Как у любого молодого человека с неплохой внешностью, у него были подружки, однако ни с одной из них ничего серьёзного не завязалось. Их отпугивала нелюдимость, манера смотреть не на тебя, а сквозь. Конечно, ни одна особа женского пола, знающая себе цену, не потерпит, чтобы кто-то смотрел сквозь неё. Не знающие себе цену Дениса не интересовали: его маниакальное желание обладать лучшим, быть лучшим, делать то, что хочешь и даже играть человеческими судьбами, не знало себе равных.

Так что Денис оставался холостым и в двадцать, и в сорок лет. Холостым и одиноким. Последнее относится не только к семейному положению. Никто из тех, кто знал его и общался с ним по долгу службы или общим интересом, не мог назвать себя его другом. Несмотря на дефицит толковых кадров на кафедре, никто даже не подумал предложить ему работу преподавателя. О таких людях говорят, будто они «рождены умереть молодыми».

Конечно, Денис слышал это выражение. Но мог ли он отнести его на свой счёт? В этом у мужчины уверенности не было. Он помнил себя-маленького совсем другим — крохи этих воспоминаний сияли сквозь ил десятилетий золотым песком. Нельзя сказать, чтобы Денис хранил эти воспоминания, но он всё ещё чувствовал слабое их дыхание.

В год, когда ему должно было исполниться тридцать девять лет, Денис впервые уехал из Новосибирска. Он отправился на запад, тем же маршрутом, которым бежал когда-то от своих безотчётных страхов. На второй день своего возвращения из похода в тайгу (был октябрь, свежесть и промозглость которого в этих краях ощущается особенно живо), в тесной каморке на втором этаже, которую отрядил ему, как научному сотруднику, в Новосибирске университет, раздался телефонный звонок.

— Я звонил сюда всё лето, — не здороваясь, сказали на том конце провода.

— Мне ничего не передавали, — ответил Денис, хотя передавать, в сущности, было некому. Он жил один. И, подумав, прибавил: — Я был в походе.

— Твоя мать умерла, — сказал незнакомец, прежде чем отключиться.

Впоследствии Денис много времени провёл, размышляя, кто же мог ему звонить. Для отца голос слишком молодой: не сказать, чтобы мальчишеский, но и не стариковский. Кто-то из приятелей, с которыми он общался после ухода из дома? Никого из них Денис и сам он уже не помнил, да и кто из этих будущих наркоманов и алкоголиков мог потрудиться вспомнить его и позвонить, чтобы сообщить о смерти матери? А если брать период до… Если брать период до — там было много ребят, с которыми он общался. Перед внутренним взором одно за другим всплывали полузабытые лица. Только лица — ни имён, ни прозвищ, ни каких-либо других подробностей. Разве что, может, Митяй… но откуда Митяй узнал, где Денис теперь обитает? Ведь он не писал на родную землю и не делал звонков — ни единого звонка.

Глупо тешить себя мыслями, что Митяй о нём помнит. После того, как Денис начал отдаляться, у Митяя просто не было причин хранить воспоминания о приятеле. Кроме того, трудно предположить, что такой страстный до приключений человек, как Митяй — такой, каким Денис его помнил — способен всю жизнь прожить в родном городе, даже не городе, а так, городишке. Нет, Митяй, наверное, сейчас где-нибудь в Африке. Взбирается по склонам Килиманджаро, бередимый чистыми, как слеза, мечтами о сокровищах (по мнению Дениса, всё то светлое, что наполняло когда-то Митяя, просто не могло потерпеть каких бы то ни было изменений).

Во всяком случае, он так и не узнал доподлинно, кто сделал этот звонок. Первое время он даже не думал, что поедет домой. В конце концов, он не общался с родителями уже двадцать пять лет. Это, быть может, звучит жестоко, но Денис не считал для себя возможным подходить под какие-либо социальные рамки. Как в детской развивающей игре — отверстие треугольное, он, с некоторых пор, квадратный.

Проходив до конца недели с такими мыслями, Денис в конце концов подошёл к старшему геологу.

— Мне нужно уехать, — сказал он.

Геолог, огромный мужчина, восседающий за рабочим столом, поднял на глаза.

— Странно, что ты об этом предупреждаешь.