На другой стороне. Слепцы

Министр Содружества Айхан Огоннёров заперся в своей тесной каюте и раскрыл чемоданчик, который так тщательно оберегал. Внутри неприметного и местами потёртого кофра хранились не личные вещи, но миниатюрная установка связи. Огоннёров отправил короткое послание на ближайшую военную базу Содружества вблизи Юпитера. Зашифрованный сигнал, испускаемый переносной станцией, невозможно отследить, и на устройствах слежения «Айоны» он отобразился как незначительный всплеск радиопомех, сравнимый, пожалуй, с микроволновым излучением Вселенной. Во всяком случае, именно так капитан объяснил себе считанный с приёмника шум, и не придал ему особого значения.

Время ползло лениво, отсчитывая тяжёлые минуты ожидания. И хотя министр знал, что сигнал дойдёт до адресата только через двадцать минут, ещё минут семь-десять потребуется для подготовки обратного сообщения, и, когда ответ будет отправлен, уйдёт ещё двадцать минут, чтобы установка приняла его и преобразовала световой сигнал в текст, – министр знал всё это, но продолжал следить за миниатюрным дисплеем, мысленно готовясь к любому ответу.

В дверь постучали. Огоннёров торопливо запер чемоданчик, смахнул его под кровать и открыл дверь. Застывшее на лице полковника презрение к министру вызвало у Огоннёрова лёгкую усмешку.

– Через два дня входим в пылевое облако, господин министр, – сухо доложил Морозов.

– Я слышал, – кивнул министр.

Полковник переступил с ноги на ногу, кашлянул в кулак. Как бы не было велико его презрение к Огоннёрову, робость перед вышестоящим чином была в разы сильнее.

– В столовой накрывают на стол, – гаснущим голосом сказал Морозов, твердость, с которой он изначально предстал перед министром, постепенно улетучивалась. – Нас тоже пригласили.

– Что же, это любезно с их стороны. Но перед тем, как присоединится к ним, – Огоннёров положил руку на плечо подчинённого и провёл его в свою каюту, закрыв дверь, – я бы хотел обсудить с тобой кое-что. Ты садись, садись, – указал министр Морозову на кресло.

Налив себе воды в высокий картонный стакан, Огоннёров остался стоять, поглощая воду маленькими глотками. Он долгое время смотрел куда-то в стену, лицо его бесчувственно обмякло.

Полковнику становилось неуютно с каждой минутой, но нарушить молчание или поторопить своего начальника он никак не мог.

– Мне не доводилось с тобой раньше работать, – начал министр издалека. – Но я слышал лесные отзывы.

Полковник ничего не стал отвечать, только кивнул головой. Огоннёров продолжал.

– Говорят, ты ответственный и исполнительный. А ведь именно это и нужно!

Полковник снова кивнул, сохраняя молчание.

– Меня впечатлил рапорт о твоей воинской службе в период подавления очередного восстания в границах Киргизской области. Ты так просто и естественно описывал события, которые привели к тому, что ты, будучи ещё достаточно юным, в звании всего лишь лейтенанта, вынужден был принять командование на себя.

– Я делал, что должно, – коротко ответил Морозов.

– Верно. Но не у всякого хватит на это мужества. Сколько человек выступало в ту пору на митингах и шествиях?

– По официальным данным две тысячи гражданских, господин министр.

– Кого могут интересовать официальные сведения? – хохотнул Огоннёров и, отставив стакан, уселся в соседнее кресло. – Мы с тобой наедине, и ты можешь озвучить эти цифры.

– Цифры не назову, господин министр. Сосчитать этот людской поток было невозможно. Улицы Бишкека и прочих городов в те недели превратились в русла рек из тысяч людей. Протестующие шли нескончаемой стеной. Они размахивали запрещённой символикой, которую они же называли своими национальными символами.

Министр прыснул и коротко рассмеялся.

– Чушь какая!

– Согласен, – кивнул Морозов. – Приблизительно в те недели на улицы вышло от семисот тысяч до миллиона протестующих.

– Скажите, как вы оказались во главе всей области?

– Я бы хотел опустить эти подробности, чтобы не порочить память губернатора Асланова.

– И всё же? – настаивал Огоннёров.

Полковник кашлянул в кулак. На мгновение он задумался, к чему министру, знакомому с рапортом, расспрашивать о столь давних событиях? С другой стороны, Морозов не был хранителем какого-либо сверхважного секрета. Подробностями тех дней владеют по меньшей мере два десятка государственных лиц.

Морозов ещё раз откашлялся и перешёл к рассказу.

– Асланов был пьяницей. Он лояльно относился к протестантам и позволял им собираться раз в год на день памяти. За одно только это, я считаю, его должны были отстранить от службы. Но это не моё дело. Я прибыл на место, ещё не совсем понимая, с чем предстоит столкнуться. Асланов и начальник нацгвардии пили уже третьи сутки и настаивали, чтобы я присоединился к ним. Я рапортовал им, что меня направили помочь подавить восстания. Губернатор и начальник нацгвардии рассмеялись и продолжили пить. Я дал им ещё сутки. А протестующих становилось только больше. Поговаривали, что зачинщики протестов свозили людей из деревень и соседних районов.

– Скажи, полковник, они были буйные? Повстанцы? – улыбаясь, спросил Огоннёров.