Но теперь, когда волхв предсказал скорую смерть, желание жизни вновь проснулось, и смерть, тление сделались нестерпимо ужасными. Государь хотел отпустить волхва, но Годунов сказал:
— Если ты, Божий человек, не врёшь, то тебе опасаться нечего. Но коли понапрасну смущаешь Государя света, то мы тебя сожжём на костре. Посему оставайся во дворце, дожидайся предреченного тобою срока.
Басманов одобрил приятеля:
— Верно, дожидайся! А то ещё чернь проведает, так в государстве неустройства случиться могут. Нечего народ блазнить!
Викентия и его приятелей поселили в клети. Кормили и обращались хорошо, но уходить запретили под страхом смерти.
Дни потянулись мучительно долгие, ибо нет для человека нормального наказания страшнее, чем несвобода.
Яд
Государь с той поры сделался зело печален. Тело его вдруг начало пухнуть и издавать зловоние. Оставшись в опочивальне, он долбил лбом пол:
— Господи, почто аз не пренебрег красотой мира, почто не отошед в монастырь! А теперь ожидает… геенна огненная?
И ему становилось столь отвратно, что все чаще являлась мысль выпить яд или захлестнуть на своей тонкой морщинистой шее петлю. И тут Государя охватывала с новой силой дрожь, и он начинал читать молитвы. И тогда Государь вспоминал себя маленьким, родных, ловлю рыбы в Неглинке, любимую собаку Гавку, езду по Москве в маленькой тележке в окружении стражи с бердышами, радостные крики простолюдинов. И если раньше он гордился своим исключительным положением, то теперь искренне и страстно завидовал простым людям, которым не было нужды кого-либо убивать, которые всегда были свободны, ходили с кем хотели и где хотели.
И однажды Иоанн Васильевич решился: он налил в бокал вина, насыпал белого ядовитого порошка, перекрестился и быстро выпил. Начались страшные рези в желудке. На крики Государя сбежались люди, и Бомелиус его откачал.
Он покорился, словно невольник в темнице, дожидающийся смертного часа.
Еще не вечер…
Вот наступило утро семнадцатого марта 1584 года. За зубчатыми стенами Кремля, за легкими волнами Москвы-реки вставало радостное свежее солнце.
Здоровье Государя, почти все время ухудшавшееся, вдруг в последние дни пошло на поправку. Тело стало отекать меньше. Страшные видения почти полностью прекратились.
Государь с удивлением, даже с некоторой веселостью вспоминал те страхи, которые пережил за последние месяцы, с того дня, как ему была предсказана смерть.
Басманов с сатанинской улыбкой потирал ладони:
— Ну, звездочёт, где он? Сейчас будем на Красной площади жечь шакала поганого!
Явился Викентий. Царедворцы и сбившаяся в кучку челядь с любопытством глядели на волхва. Басманов заглянул в лицо Викентия, елейным голосом протянул:
— Ну, латынянин гнусный! Зенки свои расторопь. Государь свет, хвала Богу, силен, как никогда. Зришь ли сие, идолослужитель треклятый?
Весело улыбаясь, Иоанн Васильевич тоже вопросил:
— Ну, звёзды наврали? Назначенный день — сегодня, а я живой?
Викентий негромко, обыденным голосом произнёс:
— Государь, но сейчас лишь утро! День ещё не прошёл…
Иоанн Васильевич словно поперхнулся: хотел ещё чего-то сказать, да промолчал.
Он вновь ходил хмурым. От обеда отказался.
Вечером сел с Годуновым в шахматы играть. Пили вино.
Проиграл две партии. Никогда прежде Годунов у Государя не рисковал выигрывать. Государь хотел сказать об этом, как вдруг дико вскрикнул, вытаращил глаза и замертво рухнул на ковер. Прибежал Бомелиус, пощупал пульс:
— Тело уже рассталось с духом… Все перекрестились. Басманов особой печали не выказал:
— Бог дал. Бог взял!
Зато простой народ скорбел по-настоящему. Тысячи людей стекались в Москву. Горестные вопли неслись в небо. Годунов с печальным удивлением качал головой:
— А если бы покойник истребил народу в два раза больше, так стенаний о нем тоже было бы больше? Сказывают, о кровавом Калигуле и безумном Нероне простолюдины скорбели как о родных сыновьях. Удивительно, да и только — сколь сильно чернь любит ярмо да кнут.
Эпилог
По Москве гулял слух, что Иоанн Васильевич был отравлен приближенными. Среди вероятных убийц называли и Бориса Годунова, и вошедшего с ним в сговор чужеземного звездочёта. Ведь у Викентия и впрямь не было выбора: или самому сгореть на костре, или найти способ подсыпать Государю в вино яд. Ничто так не толкает на убийство, как страх. А под этим страхом постоянно жили все приближенные Государя.
Впрочем, история — дело темное. Ведь многие были убеждены, что Василиса, будучи закопанной живьём, так и приняла мученическую смерть.
И что стало с нашими героями? Викентий Буракевич был отпущен на свободу, добрался до Кракова. Василиса уже знала о смерти своего бывшего мужа — Иоанна Васильевича. План её — заставить страдать и изнывать от страха Государя — блестяще осуществился, но она радости от этого не чувствовала. Викентий стал её мужем, она родила ему пятерых детей. В искренней молитве уста её жарко шептали:
— Спасибо, Господи, за мое нынешнее счастье! Семью свою не променяю за все короны царские…