На дыбе. Русский исторический детектив

Пятнадцатого мая приговор привели в исполнение. Несчастного Девиера, ещё не пришедшего в себя после пыток, обнажили и привязали к «кобыле». Палач прежде не однажды изведовавший от Девиера зуботычины и порки батогами, подогретый водкой и наставлением Меньшикова, артистически выместил на нем злобу. Как писал очевидец, «палач с таким изощренным зверством наказывал своего бывшего начальника, что каждый удар по спине ровненько, как по линеечке, ложился один к другому. Так что не осталось места живого — сплошное кровавое месиво».

Затем вместе с четырьмя малолетними детьми и женой (сестрой светлейшего!) некогда всесильный царедворец был лишен всех чинов, наград, состояния и, оправившись от экзекуции, должен был отправиться в ссылку — в деревушку Зигорица, что в Ямбургском уезде.

Жестоко пострадали и другие противники Меньшикова. Победитель торжествовал. Однако радость сия была преждевременной. Политика — это всегда скользкая грязь, на которой падали и легко ломали и ещё будут ломать свои хребты любители властвовать.

Об этом, как и о последующей истории с ларцом, который некогда хотел умыкнуть Девиер, рассказ, заключающий нашу книгу.

ВЕРНОСТЬ

Душноватым днем 12 мая 1727 года гвардейский полковник и бывший фаворит Богатырёв входил в прозекторскую. В высокие окна секционного зала лился спокойный желтоватый свет, падал на обнаженный труп Императрицы Екатерины, лежавший на узком столе. Блюментрост, некогда делавший знаменитую операцию Петру Великому на мочевом пузыре, говорил одному из своих помощников:

— Очерпайте из брюшной полости кровь… Молоденький белобрысый человек в переднике начал усердно действовать небольшим черпачком на длинной деревянной ручке, выгребая из разверстых внутренностей жидкость. Блюментрост, заметив Богатырёва, протянул пакет, залитый сургучной печатью:

— Вот доношение светлейшему о болезни, сведшей Императрицу в могилу.

…Богатырёв вскочил на коня и поскакал к Меньшикову.

Флотилия

Еще в апреле 1718 года Пётр отчудил небывалое. Он собрал к себе в Зимний дворец первейших сановников, архиереев, членов Святейшего Синода, капитанов и чиновников иностранной коллегии. Внушительно помахал кулаком:

— Ведаете ли вы, почему я мостов не возвожу? Для того чтоб каждый к морскому делу приучался. С той же целью ныне делаю царский подарок: определяю вам в вечное и потомственное владение сто сорок одно судно. Это яхты, буера, трешкоуты, верейки. Приказываю каждое воскресенье маневры делать, а коли выстрел произведет пушка из городской части — и в будни. Вы у меня смекать станете, чем остойчивость от метацентра отличается, а брашпиль от буйрепа.

Заскучали сановники. Кто-то с легкой надеждой спросил:

— А коли сгорит али, скажем, утонет?

— Не мечтайте! — Пётр грозно нахмурился. — Построите судно гораздо большее. За уклонение накажу сурово.

Понурив головы, про себя матеря Петра, суда разобрали, и на маневры ходили, и паруса ставить учились, и в направлениях ветров разуметь начали.

Среди же тех, кто остался весьма доволен подарком Государя, был Шаутбенахт (морской чин, равный сухопутному генерал-майору) фон Гольц. Он получил небольшую, но роскошную яхту «Фортуна», на которой со своей семьей совершал дальние и ближние прогулки.

Рождение страсти

Еще утром из городской части бухнула пушка: невская флотилия устремилась к причалу — перевозить гостей на остров.

Причиной сего стало… блестящее празднество, которое устраивал Меньшиков по случаю переезда в его дворец Петра II, жениха дочери Марии.

К причалу одна за другой подкатывали роскошные кареты. Из них вылезали очаровательные дамы и важные господа, все в траурных одеждах, сшитых по последней парижской моде. (Заметим, что траурные цвета впервые на Руси были употреблены двумя годами раньше — во время похорон Петра Великого.) Гости довольно плотной толпой сгрудились возле сходен. Каждый желал быстрее других предстать перед лицом генералиссимуса Меньшикова, а заодно и Петра П. Сходни под напором тел прогибались, кто-то с отчаянным криком «Тону!» полетел в воду.

Выбивая искры из булыжной мостовой, сорвав удилами пену, подлетел на кауром жеребце бравый Богатырёв. С необыкновенной легкостью для своего шестипудового тела он соскочил с седла, бросив поводья дежурному офицеру. Ждать гвардейскому полковнику было равносильно оскорблению действием.

Расталкивая великосветскую толпу, он ринулся к сходням. В этот момент к причалу подходила изящная «Фортуна» фон Гольца. Сам Шаутбенахт с семейными напрасно пытался взойти на сходни. Стоявшие впереди сами жаждали забраться на чужое судно. Богатырёв проревел:

— Прочь с дороги! Донесение государственной важности!

Атлетическим плечом он раздвинул толпу, своей громадной лапой сграбастал крошечную ручку девицы фон Гольц — хрупкой, светловолосой в белом декольтированном платье (белый цвет, наравне с чёрным, считается траурным). Он увидел в разрезе платья соблазнительные тугие полушария, уловил на своем лице восторженный взор. «Господи, — затрепетал Богатырёв, — как манящие синие озера очи её. Я влюблен».

Под парусом