На фронте в огне

Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

Вот они здесь, вокруг, — те, «кто был ничем». И собрались в том самом зале, в котором заседали некогда члены царской Государственной думы — помещики, капиталисты. А сейчас рядом с народными комиссарами сидят рабочие и крестьяне, солдаты и матросы. Народ и власть едины. Отсюда и слово великое — народовластие.

Фабрициус внимательно слушал выступления, и они показались ему празднично-торжественными. Запомнился заокеанский журналист Джон Рид. Он заявил с трибуны съезда о том, что, возвращаясь в страну закоренелой реакции и господства капитализма — Америку, черпает глубокое удовлетворение в сознании, что победа пролетариата в одной из могущественных стран не сон, а действительность. Отныне буржуазия увидела всю мощь, силу и непобедимость революционного движения, которое никакими репрессиями не может быть сломлено. Джон Рид обещал, что расскажет американским рабочим обо всем, что делается в революционной России, и это, несомненно, вызовет у них живейший отклик.

И еще один оратор взбудоражил всех сидящих в зале — матрос Анатолий Железняков. Широкоплечий, обветренный, охрипший от стужи и митингов балтиец произнес горячо и взволнованно:

— У революционной армии и флота, у всех «чернорабочих революции» еще не заржавели винтовки и хватит силы для того, чтобы довести революцию до конца и одержать победу над капиталом!

Фабрициус давно уже обратил внимание на группу делегатов в серых шинелях, сидевших впереди него Оттуда донеслось:

— Да здравствует революционный флот!

Анатолий Железняков улыбнулся и громко провозгласил:

— Да здравствует непобедимая революционная армия рабочих и крестьян!

В ответ раздались аплодисменты.

Сидевший рядом с Фабрициусом старый большевик, латышский стрелок, член ВЦИК второго созыва Карл Петерсон тихо сказал:

— Знаешь, это тот самый Железняков, который «распустил» учредилку…

5

На следующий день Ян Фабрициус впервые увидел и услышал Ленина. Владимир Ильич появился в зале, когда Я. М. Свердлов зачитывал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». По рядам волной прокатилось: «Ленин! Ленин!» — и все сразу же встали и дружно, громко зааплодировали. Смущенный Владимир Ильич недоуменно пожал плечами, махнул рукой Свердлову и сел в первом ряду.

Свердлов закончил чтение декларации и делегаты одобрили каждый ее пункт. А затем слово для доклада о деятельности Совета Народных Комиссаров было предоставлено В. И. Ленину. И снова делегаты тепло приветствовали его. Долго не смолкали аплодисменты, и он долго не мог начать речь, улыбался, озабоченно потирал высокий лоб, всматривался в радостные лица. Наконец укоризненно покачал головой, вытащил из жилета часы и показал делегатам. И они успокоились.

Ян Фабрициус подался вперед, стремясь лучше рассмотреть вождя и услышать каждое его слово. Владимир Ильич говорил просто, словно беседовал с друзьями. Он напомнил о том, что Советская власть живет уже 2 месяца и 15 дней — на 5 дней больше Парижской коммуны, и находится в гораздо более благоприятном положении.

Парижские пролетарии «не имели аппарата, их не поняла страна, — мы сразу же опирались на Советскую власть и поэтому для нас никогда не было сомнения в том, что Советская власть пользуется сочувствием и самой горячей, самой беззаветной поддержкой гигантского большинства масс, и что поэтому Советская власть непобедима».

Фабрициус заметил, как наполнился вдохновенной силой голос Ленина, когда он заговорил о первых победах в гражданской войне, которые достигнуты Советской властью потому, «что с самого начала она стала осуществлять исконные заветы социализма, последовательно и решительно опираясь на массы, считая своей задачей самые угнетенные, забитые слои общества пробудить к живой жизни, поднять к социалистическому творчеству. Вот почему старая армия, армия казарменной муштровки, пытки над солдатами, отошла в прошлое. Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне».

А затем Ленин рассказал случай, который пробудил у Фабрициуса воспоминания детства. Владимир Ильич вспомнил знаменательный разговор пассажиров в вагоне поезда Финляндской железной дороги, свидетелем которого он был. Старушка-финка сказала: «Теперь не надо бояться человека с ружьем. Когда я была в лесу, мне встретился человек с ружьем, и вместо того, чтобы отнять от меня мой хворост, он еще прибавил мне». И эта старая женщина показалась Фабрициусу очень похожей на его мать, Грету Фабрициус, которая боялась ходить в соседний лес барона Бера и даже за лекарственными травами бегала тайком.

На серьезные размышления натолкнул Фабрициуса вывод Ленина, сделанный в связи с рассказанным случаем. Народные массы «говорят себе: теперь не надо бояться человека с ружьем, потому что он защищает трудящихся и будет беспощаден в подавлении господства эксплуататоров», — подчеркнул Владимир Ильич.