На грани полуночи (ЛП)

– Поверить не могу, что ты цепляешься ко мне из-за нижнего белья после того, что с нами было.

– Нижнего белья? – зашипел Майлс, когда она надавила на рану. – Эти прозрачные лоскутки и стринги ты называешь нижним бельем? Хотя одна сокровенная тайна выплыла наружу.

– Вот как? – сердито посмотрела на него Синди. – И что же это за сокровенная тайна?

– Ты говорила правду, что у тебя киска пострижена в форме сердечка.

Она попыталась засмеяться.

– А. Ну да. Если тебя трогает стрижка моей киски, значит, дела у тебя еще не так паршивы. Полежи, а то в обморок упадешь. Дурачок мачо.

С холма на полной скорости уже неслись Дэви и Кон. Мельком осмотрев Синди и Майлса и больше не обращая на них внимания, Макклауды кинулись к Шону. Синди помогла Майлсу лечь на спину, стараясь не смотреть на его поврежденную руку, вид которой вызывал у нее тошноту.

– Спасибо, что пришел мне на помощь…

Его веки затрепетали и поднялись.

– Хм.

– Да, понимаю. Ничего личного. Ты бы сделал то же самое для любого кита, орла или панды с улицы. И все же знаешь что?

Он сощурил глаза:

– Что?

Синди наклонилась и поцеловала Майлса. Окровавленного, раненого и все такое.

Когда Синди отстранилась, у него в глазах застыло удивление.

– Только не смей меня жалеть, Син. – Его голос странно дрожал. – Ты мне, черт возьми, ничего не должна. Даже не думай, что обязана…

Она заткнула ему рот еще одним поцелуем, более страстным и требовательным, и прошептала:

– Замолчи, дубина. Ты доводишь меня до ручки.

Они уставились друг на друга, словно разглядели впервые. Пока не появились медики и не уволокли их прочь.

Глава 28

Три месяца спустя…

Пальцами Шон вцепился в выступ черного гранита. От многодневных подъемов кожа на руках превратилась в лохмотья. В голове пульсировала боль. Частично от высоты, частично от давнишних гематом в мозгу. В ушах стоял постоянный странный шум.

Шон пропустил прием обезболивающих. Антиконвульсивных средств тоже. И отстраненно думал, на что это будет похоже, если посреди подъема на скалу застигнет припадок.

Сердце безрадостно сдавило. По крайней мере, все решится быстро.

Рассвет уже наступил, но свет не мог пробиться сквозь облака. Под непослушными ногами болтались клочья тумана. Шон торчал, распростершись как паук, на небольшом выступе, мускулы горели. В ушах ревел ветер. В лицо летели пригоршни града.

Как Шон обнаружил позже, это был миг самого большого умиротворения для его разума.

Макклауд с неимоверным усилием подтянулся, держась лишь кончиками трясущихся пальцев, потом еще раз и еще. Впившись как когтями, подтаскивал вверх свое тело то на одной руке, то на другой.

Он не ощутил триумфа, когда перевалил ногой через край. А плюхнулся на спину, тяжело дыша, уставился в небо. Отчаянные траты сил завершились. Ему требовалась другая скала. И побыстрее, пока он не начал думать. Или того хуже – чувствовать.

Шон отправился сюда на неделю, захватив минимум пожитков. Не удосужился взять много продуктов, решив, что сможет поохотиться, если проголодается. Чем и занимался вначале пару дней. Однако чем дольше пребывал в этой дикой глухомани, тем меньше заботился о пропитании.

Оставил позади сотовый телефон, предписания врача, яростные протесты семьи. Наставления, попытки приободрить, разговоры – ну их в задницу. Как бы случайные комментарии, что делает Лив, да что Лив сказала, да как Лив себя чувствует.

Как расстроилась, что он отказался ее видеть.

Шон резко выдохнул, словно пытался тем избавиться от охватившей его боли при мысли о Лив. В миллионный раз призывая на помощь свою рациональность, которая прорыла уже яму в мозгу.

Нет. Скорее целый котлован.

Шон сделал то, что должен. Он не посмел бы смотреть на Лив в том состоянии, в котором пребывал. Даже до того, как Остерман изнасиловал ему мозги, не все было благополучно. Вдобавок кошмары, напряженные галлюцинации, как он мучит ее, убивает… о, боже.

Это пятно на совести Шона, которое не смыть. Которое пугало его до чертиков. Его разум в ужасе дергало при мысли о том, чтобы причинить ей боль.

Он не мог рисковать. Лив выжила, и с ней все хорошо. Замечательно. Пусть она так и остается. Без него, если необходимо. Чего бы это ни стоило.

Эй, принцесса, хочешь со мной попытать счастья? Давай. Будем жить на грани опасности.

Ха. Как же.

Шон потрогал на горле шнурок с крошечным кожаным мешочком, что висел на нем как тотем. Бриллиантовая сережка.

Ее сунула в конверт и отправила Шону назад по почте Лив после того, как он отказался ее видеть. И даже записку не приложила. Как ее можно осуждать?

Похоже на ту сцену в тюрьме, только куда хуже.

Шон провел рукой по стриженой голове, по вмятинам, где вскрыли его черепушку и там покопались. Он был уверен, что ему сделали все, что могли, но чувствовал себя все равно как сляпанный на скорую руку кусок дерьма.

Шон с трудом подтянулся на колени – голова кружилась, каждый вздох как удар ножом – сместился на гребень, ступил на самую высокую вершину и посмотрел вниз через кривой изгиб серого сланца…