На грани серьёзного

Как Эрик соорудил этот пышный горячий омлет, от одного запаха которого судорогой сводило желудок, Кира так и не поняла. Видимо, теперь в банковской сфере еще и учат готовить. Ему не нужен был клофелин, чтобы отвлечь ее от вопросов. Она наворачивала дымящееся блюдо, перекатывая его во рту, чтобы не обжечься, но не в силах остановиться или снизить темп. И совершенно забыла о том, зачем Саакян находится в ее квартире, пока он со стуком не отставил пустую тарелку.

– Итак, – он сложил руки замком. – Я решил тебе предложить свою помощь.

– А? – Кира подняла голову: в этот момент она как раз промакивала кусочком хлеба ароматный сок.

– Я готов быть твоим донором.

На этой фразе омлет намертво встал Кире поперек горла, как ребенок, которому с утра не хочется в садик, и он цепляется за двери. Даже омлет решил, что Кире нечего делать в этом бренном мире после слов Эрика. Она поперхнулась, глаза заволокло слезами… Ни выдохнуть, ни вдохнуть. Саакян вскочил, от души шарахнул ей между лопатками, и она закашлялась.

– Ты… что?… – сипло выдавила она, корчась в приступах кашля.

– Вот только не надо, – он вернулся на свой стул. – Два дня назад ты свыклась с этой мыслью.

Она отдышалась, хлебнула воды и прислонилась к стене.

– С чего… Господи, надо было так напугать! С чего тебе такое в голову пришло?

– Ну, – он спокойно пожал плечами. – Во-первых, я как-то привык к мысли, что мы с тобой будем родителями. Нашел кучу плюсов. Во-вторых, я и сам, знаешь, не молодею. И родителям моим ты нравишься.

– И ты сдашь анализы? То есть серьезно пойдешь в клинику, проверишься и потом выдашь мне баночку?

– Почти.

– В смысле?

– Нет, если ты настаиваешь, я, конечно, сдам анализы. У тебя обо мне сложилось превратное мнение… И оно далеко от реальности. Но если тебе так будет спокойнее – хорошо, сдам все, что скажешь. И даже за свой счет.

– И в чем подвох? – Кира прищурилась.

– Ни в какой банке я тебе ничего передавать не буду. Только по старинке.

– То есть…

– Ага.

– Ты и я?!

– Как-то так, – его распирало от самодовольства.

– Я, конечно, все понимаю. Но такой изощренный способ кому-то вдуть мог придумать только ты, Саакян.

– Фу, – он поморщился. – Какая ты грубая! Нет, если ты против, я пошел.

– Постой… – Кира спохватилась, лихорадочно соображая. – Я должна подумать.

Эрик был похож на маститого шахматиста, который в два хода обставил новичка. Легкая полуулыбка, огонь превосходства в глазах, расслабленная поза. Кире страшно хотелось его поколотить, но глубоко в душе она понимала: не стоит рубить сук, который может сделать тебе ребенка. Или как там говорится в пословице.

Мысль родить от Эрика Саакяна действительно перестала ее пугать. Она даже смирилась с его присутствием и участием в воспитании. И хорошо представляла себе Элинар и Геворга в роли бабушки с дедушкой. В их доме она могла бы оставлять гипотетическое чадо, не беспокоясь о его сохранности или плохом аппетите.

Но то было случайно, а идти на это снова, уже осознанно… Нет, так быстро Кира решить не могла. Взять и совершенно сознательно, в открытую переспать с Эриком… Теперь-то он не даст ей напиться. Еще поди вспомнит старое. Начнет подкалывать… Она ведь в постели далеко не пантера. И фигура у нее слишком прямая… Угловатая… И годы не те…

– Ты вспоминаешь таблицу умножения? – с иронией поинтересовался Эрик, наблюдая, как она шевелит бровями.

Вот именно так все и будет. Ты потеряла талию? Ты отращиваешь подшерсток, потому что холодает? Это твоя грудь или ты стоишь спиной? Из всех армян Эрик был единственным, кто ни разу не отвесил ей даже самого фальшивого и затертого комплимента. Именно за честность она с ним и дружила. Другое дело, что в интимные моменты не каждая женщина готова к честности. Даже не так. Ни одна женщина не готова к честности в минуты любви. И Кира со всей своей прямотой не была исключением. Она не боялась увидеть голым Эрика Саакяна. Она боялась, что голой ее увидит он.

– Ясно, зависла, – констатировал Эрик. – Где у тебя кнопка включения?

– Ты прямо мастер флирта! – выпалила она, немало его озадачив.

– В смысле? Я думал, ты презираешь эти условности… Ты хотела конфет и ухаживаний? Мы вроде оба понимаем, к чему все идет…

– Я так не могу. Ты и я… – она замотала головой и закрыла лицо руками. – Не могу. Я должна это переварить.

– Как знаешь, – несмотря на показное равнодушие, он казался задетым.

– Да нет… Я не отказываюсь… Просто…

– Не надо ничего объяснять. Думай сколько влезет.

Он резко поднялся и исчез в коридоре. Кира окликнула его, но он даже не обернулся. Она услышала шелест куртки, щелчок замка. Он просто ушел, оставив ее в полнейшем раздрае. И даже появление сытого и благодушного Линукса не подняло ей настроение.

– Продался за кусок колбасы? – обиженно спросила она.

Кот уселся на подоконник египетской статуей, прищурил глаза. И если бы не тихое, едва различимое урчание, можно было бы подумать, что он мумифицировался. Кира схватила эту заносчивую задницу и потащила к себе на диван. В конце концов, она заслужила немного тепла. Пусть ей это тепло, как и всякой сильной и независимой женщине, обеспечивал кот.